Март 2024
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Календарь Календарь

Последние темы
» Поиск 31 вечной группы через работу с вечными слогами
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyСегодня в 6:00 pm автор Арина

» ЛО как вместилище, ячейка пространства.
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyСегодня в 5:47 pm автор Арина

» Рунный магический квадрат 33*33
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyВчера в 5:48 pm автор Арина

» Уютный дом с садом и виноградом для Елены!
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyВчера в 9:37 am автор Елена_

» Слог УТ (сворачивается к Ю)
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyВт Мар 26, 2024 5:07 pm автор Елена_

» Заметки, ссылки, статьи и прочее.
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyВс Мар 24, 2024 7:21 am автор Арина

» Хроники Дарка (Дарга,Догоды) 2007-2008гг
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyЧт Мар 21, 2024 6:09 pm автор Арина

» Формула Перехода
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyВс Мар 17, 2024 5:26 pm автор Арина

» Магический числовой шестиугольник
Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие EmptyЧт Мар 14, 2024 6:46 pm автор Арина


Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Участников: 2

Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Арина Вс Янв 15, 2023 1:39 pm

Когда-то ещё в 2008 году прадед нашего Админа ВиКъ сказал так:

"Руны Рода не пользовали, это сейчас заново ума разума набираются. Руны Макаши пользовали по надобности. Руны Мары Вещие пользовать имели право. Тайна эта украдена была, отсюда и горе на Земле случилось. Поныне ироды пользуют эту тайну, и беда нескончаема от этого.
Земля живая и говорить с ней можно, только язык особенный, резы она понимает - резы особенные. Знание резов этих ни к чему простому. Простой украл и силу получил. Знание даётся Землёй чтобы её беречь, а не себя возвеличивать."


Так вот, мне кажется, что в своей книге "Искусство лёгких касаний" Виктор Пелевин обозначил методику - как пользуются украденной тайной современные управленцы миром.
Я покажу цитаты, а потом предлагаю обсудить - возможно ли, что метод именно таков)
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Гаргойли и Химеры

Сообщение автор Арина Вс Янв 15, 2023 1:52 pm

Начну с разграничения гаргулий и химер, приведённых автором. Так вот, когда я читала эту книгу, у меня возникло сравнение гаргулий с кебургой, о которой рассказывал Константин Михайлов.  Возможно горгульи  символ места, где проходит энергия из Того шактиального мира?

-------------
"Правители человечества («не рыжие клоуны, мелькающие в корпоративных СМИ в окружении активисток с голыми сисями, а невидимые и могучие архитекторы миропорядка») с давних времен используют и даже создают подобные сущности. Их называют гаргойлями и химерами…
Во время этого ключевого разговора Голгофский и Марголин гуляют по берегу моря.
– Гаргойль? – переспрашивает Голгофский, вглядываясь в хмурую балтийскую даль. – Это, кажется, что то архитектурное?
Марголин кивает.
Слова «гаргойль» и «химера» в архитектурном и культурологическом контексте часто замещают друг друга и означают вроде бы одно и то же – каменного монстра на крыше готического собора (нашему искушенному современнику сразу понятно, зачем он там – чтобы было готично).
Во вселенной консольных игр и фэнтези эти два слова тоже буйно и весьма прибыльно колосятся в обнимку: «gorgoyle» и «chimera» – это чудовища, которые ежедневно атакуют тысячеликого героя на его трехактовом пути к кассе.
– В этой терминологической путанице, – говорит Марголин, – полезно разобраться, так как собака зарыта именно здесь. «Гаргойль» – это не каменный монстр на крыше собора. Это, прежде всего, водосточный желоб – действительно оформленный в виде чудища крайне причудливой формы. С неба льется вода; собираясь в поток, она проходит через разинутую пасть гаргойли и изливается на землю. Этимологически слово восходит к латинскому «gargula», означающему то же, что наше «горло».
– А химера?
– Химера, – отвечает Марголин, – это похожий на гаргойль каменный монстр, лишенный водопроводной функции. Просто сказочный уродец, украшающий крышу. Это слово пришло из античности, где означало мифологическое чудище с телом козла и головой льва…
Гаргойль пропускает сквозь себя небесную влагу, а химера всего лишь производит мрачное впечатление своим видом. Разница может показаться несущественной, но она важна, и Марголин берется ее объяснить – хотя предупреждает, что понятна она будет только верующему человеку.
– Вдумаемся в образ, – говорит он. – С неба льется вода, проходит через рот гаргойли и низвергается в мир… Гаргойли были как бы небесными кранами, посредниками между божественным и человеческим планом, связью между горним и дольним – и в таком контексте сам собор, проводник божественной силы, тоже представлял собою гаргойль, просто очень большую. Это, если я позволю себе профессиональное сравнение, как бы связка органных труб, где собор был главным калибром, а остальные гаргойли подчеркивали и высвечивали мистическую роль главной трубы, из которой обильно изливалась – во всяком случае, в теории – благодать.
– А химеры? – спрашивает Голгофский.
– Химеры возникают тогда, когда связь человека с небом утеряна, – отвечает Марголин. – Вместо органа, гремящего небесной музыкой, мы получаем его каменную копию, подделку. Наподобие монолитного телефона, изготовленного стариком Хоттабычем. Или моего подарка Изюмину – он, кстати, так и не понял намека. Похоже, но совсем не то…
По словам пастора мистика, гаргойли имеют небесное происхождение. Оккультисты и политеисты, не любящие амбивалентного термина «Бог», возводят их к тонким измерениям, более могущественным слоям бытия – как темным, так и светлым.
Гаргойли нисходят на мир из духовных пространств, чтобы развернуть наше бытие согласно высшим волениям. Их могут инспирировать силы, называемые в богословии ангелами и демонами – поэтому естественно, что они часто входят в конфликт друг с другом. Однако вовсе не из за судеб людского рода.

«Два мексиканских картеля, – цинично поясняет Голгофский, – вряд ли начнут войну из за термитника, но могут годами отжимать друг у друга территорию, где он вспучился…»

Гаргойли – это зыбкие подобия ангелов и демонов, своего рода временные муляжи и пугала. Могучие сущности лепят их с себя, чтобы поставить эдакими регулировщиками на перекрестках человеческого духа.
– Говоря просто, – подводит итог Марголин, – это особым образом запечатленная и зафиксированная воля высших планов, в той или иной форме ощущаемая всеми. Конечно, этой воле можно сопротивляться и даже действовать ей наперекор – мы, христиане, верим в свободу воли…
Гаргойли исчезают, когда их миссия выполнена. Они редко существуют в неизменной форме дольше века или двух. Именно они обрамляют те чистые родники (вполне водопроводная функция, отмечает Голгофский), что лежат в истоке любой религии. Вызываемые гаргойлями переживания и чувства прозрачны, возвышенны – и относятся к лучшим проявлениям человеческого.

...Химера… Это нечто такое, что выдает себя за гаргойль....Химера  в своем действии пытается выдать себя за светлое откровение. Это как бы дверь в залитое сиянием пространство, которая распахивается перед человеком, показывает ему, как темно у него в душе – и захлопывается вновь, оставляя перед ним тонкую щелочку света и надежды. Человек понимает, где эта дверь – и верит, что может открыть ее, пустив живительный луч в свое сердце. Теперь у него есть мотивация и цель.

...– Дело в том, что гаргойли не просто исчезли, – отвечает Марголин. – Их вытеснили химеры.
Что, собственно, имел в виду Ницше, когда изрек свое знаменитое «Бог умер»? Конечно, не самочувствие Верховного Существа. Ницше хотел сказать, что небесная музыка стихла. Божественный орга́н, воплощенный, в частности, в готическом соборе, умолк. В мир перестали спускаться сущности с высших планов, несущие в себе небесную волю. В него прекратили слетаться даже гаргойли зла, направленные Врагом. Наше измерение как бы временно исчезло для Неба – и «свято место», не могущее быть пустым, стали занимать химеры.
Химеры во всем похожи на гаргойлей – это такие же сгустки чужой воли, принимаемой за свою: незримые указы, проецируемые на человеческое сознание. Но они приходят не с высших планов бытия, а создаются людьми – особыми оккультными организациями, контролирующими развитие человечества…
– Вы говорите о масонах? – спрашивает Голгофский.
– Не только, – отвечает Марголин. – Вернее, уже совсем нет, увы… Но если вам нравится, мы можем пользоваться общепринятой терминологией.
Голгофский заинтригован – он специалист по масонству, но о подобном не слышал.
– Именно эти оккультные секты, – продолжает Марголин, – и произвели на излете Средних веков своего рода контрреволюцию духа. Суть ее была проста. Гаргойлей заменили химерами.
– Вы говорите, секты? – спрашивает Голгофский. – Но кому они поклонялись?
– Вы не поверите, если я скажу. Разуму."
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Ноосферный импринт

Сообщение автор Арина Вс Янв 15, 2023 2:21 pm

Тут бы я обратила ваше внимание на то, что воздействие на Ноосферу называется татуировкой, мне кажется, что это весьма похоже на нанесение резов.

-----------

"– Если проснуться на краю египетской пустыни затемно, – говорит Ирина, – иногда кажется, будто ты только что видел прошлое этой великой цивилизации очень особым образом…
– Каким? – спрашивает Голгофский.
– Солкинд называл это «Полями времени». Суть переживания – прямое восприятие истории, как бы перелистывание тщательно размеченных, но полупустых страниц, где запечатлено былое. Еще это похоже на ночной вид с самолета: бесконечно долгие пространства темноты с редкими огнями, затем – сияющие кластеры городов (им соответствуют эпохальные сдвиги – чем ярче свет, тем интенсивнее на этом поле шла «история»), потом снова бархатный мрак.
В Голгофском просыпается ученый. Он спрашивает, какую примерно временную зону покрывает этот реестр.
– Точно не могу сказать, – отвечает Ирина, – но все завершается еще до Александра Македонского. Словно бы невидимые страницы перестали разграфлять и размечать…
Опыт, говорит она, изумляет тем, насколько далеко в прошлое уходит история Египта и как много в ней сменилось разных эпох.
– А каковы источник и природа самого этого переживания? – спрашивает Голгофский.
– Солкинд утверждал, что «Поля времени» – некое подобие татуировки, оставленной в психическом поле планеты египетскими магами древности. Он еще какое‑то слово повторял… Я не помню точно, на «носки» похоже… Или сфера какая‑то?
– Ноосфера? – спрашивает Голгофский.
– Да. Что это, кстати?
– Это и есть психическое поле земли, – отвечает Голгофский. – Его так назвал академик Вернадский. А чем египетские маги делали такие татуировки?
– Кажется, жезлами. Которые собирал папа…




– В переживании этом нет ничего особенного, – говорит он. – Оно открыто для любого внимательного человека. Аналогия с татуировкой здесь самая точная, хотя хромает и она – потому что татуируется не кожа, а ум, или коллективная память.
– А чей это ум? – спрашивает Голгофский.
Солкинд разводит руками.
– Чей это ум, рассуждать бессмысленно. Можно подставить любое другое выражение наподобие «мировой души», «небесного свода» – или даже употребить имя какой‑нибудь древней богини. Можно вспомнить про «астральный план», хотя лично мне не очень понятно, что это такое. Но факт остается фактом – подобным образом создается своего рода запись в коллективном бессознательном. Или в коллективном сознательном – это уж как данному конкретному коллективу повезет… По‑научному я назвал бы этот феномен ноосферным импринтом.
– А такие импринты делали исключительно в Египте?
– Ну почему. В Вавилоне тоже. Пример вавилонской татуировки – это шестьдесят секунд в нашей минуте и те триста шестьдесят градусов, на которые мы всегда можем пойти.
– А другие культуры?
– Есть и другие. Вот хотя бы тот нравственный закон внутри нас, который так поражал Канта. Он вытатуирован в нашем бессознательном еще во времена Атлантиды и имеет ту же природу, что «Поля времени». Только он намного прочнее.
– А более поздние эпохи…
– Я занимаюсь древностями, – говорит Солкинд. – Гомер для меня уже нью‑эйдж – обо всем, что было после, вам лучше побеседовать с другими. Но истоки подобных практик уходят очень далеко в прошлое. Изумительнее всего именно стойкость архаичных ноо‑импринтов, сохраняющихся уже много тысячелетий. Мало того, чем они старше, тем отчетливей проступают в устремленном на них уме. Это как со старинными красками – мастера знали особую технологию, и пигмент сохранялся тысячелетиями. Секрет с тех пор утерян, конечно.



Голгофский размышляет всю ночь.
Ему уже понятно, что ноосферные импринты – это то же самое, что Магнус Марголин называл гаргойлями и химерами. "
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Жезл

Сообщение автор Арина Вс Янв 15, 2023 2:33 pm

Тут есть про жертвоприношение и про мучение, для выделения энергии. Помним, как много когда-то Виктор рассказывал про собирание крови какими-то силами для своих целей. Вспомним про Иегову и его страсть именно мучить людей. Ну и про то, что за известную историю войн на Земле не было всего 240 лет(
-----------





Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие 13
Благородный Египет, к счастью, не был одной из них – там отказались от человеческих жертвоприношений за двадцать восемь веков до нашей эры. Но существовал и другой способ манипуляции изъятой жизненной силой…

По лицу Солкинда Голгофский понимает, что сейчас услышит нечто важное – он даже перестает делать пометки.
– Жрец, или маг, – продолжает Солкинд, – мог перенести жизненную энергию – «ка», как ее называли в Египте – в другой объект или зарядить ею некий предмет. На манипуляциях с переносом «ка» было основано целое течение древнеегипетской магии. Можно даже сказать, что это был ее фундамент. Способы переноса могли быть мягкими и метафорическими – заклинания, различного рода симпатика и так далее. Вот как мы с вами пили воду «Ессентуки», заряженную силой лечебных знаков. Но бывали и радикально‑безжалостные методы…
Солкинд берет у Голгофского магический жезл и как бы целится из него в свою комнатную Долину Царей.
– Повторяю, – говорит он, – я не знаю точно, как именно этот артефакт применялся в поздние эпохи, хотя примерно догадываюсь. Движение от архаики к нашему времени – это постепенное вытеснение реальной магии ритуалом. Но сразу после своего создания жезл использовался как вместилище силы «ка», выделяемой при особом ритуальном умерщвлении животных.

Голгофский спрашивает, связано ли это как‑то с фигурками на скипетре. Солкинд кивает.
– Именно. Это был своего рода аккумулятор, работавший на четырех видах энергии «ка»: льва, крокодила, лягушки и черепахи. Экстрагированная при умерщвлении этих животных жизненная сила переходила в их костяные фигурки, украшающие жезл. Маг мог заряжать свой жезл четырьмя силами одновременно, причем в разных пропорциях и с разным направлением, или знаком энергии «ка». Поэтому фигурки повернуты в разные стороны.
– А черепаха? – спрашивает внимательный Голгофский. – Она одна.
– Центральная черепаха здесь в одиночестве, потому что является магическим нулем, – отвечает Солкинд. – Она, выражаясь языком современных кодеров, выполняет роль оператора «стоп».
Голгофский плохо знаком с программированием, но идея до него доходит.
– Заряженный таким образом жезл, – продолжает Солкинд, – становился мощным магическим индуктором, позволявшим создавать, например, ноосферные импринты. Еще он давал возможность вступать в общение с сущностями тонких планов и даже управлять ими. Близкую, хотя и более ограниченную функцию выполнял классический жреческий скипетр в форме изогнутой змеи…
Он указывает на костяной жезл, стоящий в застекленном шкафу. Голгофский вспоминает, что видел такой же на генеральской даче.
– Значит, «Поля времени» были наколоты такими вот скипетрами?
– Да, – отвечает Солкинд. – Они были созданы подобными психоэнергетическими инструментами.



– Скажите, – говорит он, – а подобные практики всегда были связаны с божествами и духами?
– Разумеется, – отвечает Солкинд. – Древний алтарь вообще можно рассматривать как подобие современной радиолокационной станции, посылающей сигнал в пространство – и сканирующей отпечатки присутствующих в нем сущностей.
– Интересное сравнение.
– Только эта локационная станция работала не на электричестве, а на живой жизни. И ее сигнал уходил не в физическое пространство, создаваемое нашим собственным умом, а в единственно реальное измерение чистого бытия, откуда приходит и сам ум, и все, что в нем есть…
Солкинд снова глядит на свою Долину Царей. Над ней теперь краснеет тусклое виртуальное солнце.
– Наши предки имели дело с серьезными технологиями, – говорит он задумчиво. – Мы же играем в пустые игрушки, запуская одни галлюцинации исследовать другие… Мало того, что в этом нет смысла, на это не хватит никакого времени – даже с учетом того, что время тоже одна из наших галлюцинаций.




– Преемственность магического Средневековья с Вавилоном и Египтом вопрос сомнительный, – говорит он. – Тайные традиции так же хрупки, как все остальное в человеческой жизни. Исчезали целые народы и культуры. Что уж говорить об оккультных знаниях.
– Но это ведь очень особенная область, – отвечает Голгофский. – Тут действуют другие методы передачи.
Бонье пожимает плечами.
– Возможно, отдельные умения переходили из культуры в культуру через путешественников и беглецов, – продолжает Голгофский. – А может быть и так, что сохранялось лишь самое общее понимание известного с древности магического механизма.
– Про какой механизм вы говорите? – спрашивает Бонье.
– Про использование чужой жизненной силы для создания ноосферных инсталляций, – отвечает Голгофский. – Или, как вы говорите, химер. Ведь метод именно таков, не правда ли?
Бонье глотает наживку – и решает, что собеседник уже посвящен в эти тайны.
– Возможно, – отвечает он. – Но разве вы не допускаете, что сам этот механизм просто открывали вновь и вновь? Ведь спрятан он не слишком глубоко.
Голгофский признается, что это не приходило ему в голову. Тогда, прихлебывая виски, Бонье излагает свою точку зрения на вопрос.
Технология татуировок ноосферы в той форме, в какой она была известна Египту и Вавилону, считает он, исчезла еще в поздней античности. Но сама способность оккультных практиков создавать в пространстве ума ощутимое для всех облако смыслов, используя отнимаемую жизнь, сохранялась всегда.
Навык этот, однако, подвергся такому же жестокому вырождению, как и другие древние умения. Если верить Солкинду – а Бонье ему верит – египетские маги использовали энергию «ка», мастерски переплетая ее вкрапления с общим узором психического поля планеты; результат сохранялся тысячелетиями. Но на излете Средних веков алхимики и маги использовали уже не столько жизненную силу убиваемых существ, сколько сырую энергию их страдания.
Если продолжить аналогию с татуировкой, а Бонье считает ее весьма удачной, то вместо втирания краски в мельчайшие проколы, как поступала древность, колдуны Средневековья делали акцент на сам укол – чтобы, так сказать, дольше сохранялась вызванная им краснота.
Стойких пигментов у них уже не было.



Голгофский интересуется, было ли убийство животного или человека единственным средневековым способом запечатлеть послание в ноосфере.
Нет, отвечает Бонье, медиум мог причинить страдание кому‑то другому или даже самому себе – и напитать проделанные в мировой душе дырки чернилами, так сказать, своего сердца. Подобными методами сознательно действовали сектанты, «святые мученики», желавшие распространить свое вероучение, и – чисто интуитивно – люди искусства, мечтавшие, чтобы их имя сохранилось в веках. Как будто, хе‑хе, «Томас» или «Александр» – это было их имя, а не случайная бирка, повешенная при рождении на физическое тело…



– Создатели химер давно поставили свое производство на промышленную основу, мой друг. Они используют для этого все возможности современного мира – от фабрик, где массово забивают скот, до, увы, концлагерей. И занимаются этим не наши с вами братья‑каменщики, а куда более приземленные и недобрые силы… Как вы полагаете, почему нашу прессу называют «корпоративной»? Это от «corpus», «тело». Имеется в виду… Впрочем, догадайтесь сами.
Голгофский понимает, что давить на собеседника неразумно – Бонье может замолчать. Если он и проговорится, то сам. Поэтому Голгофский меняет направление беседы.
– Но как же так? – восклицает он. – Мое чувство справедливости оскорблено. Последние три тысячи лет в мире постоянно льется кровь, совершаются чудовищные злодеяния, к небу восходят предсмертные молитвы и стоны – и все это не оставляет никаких следов в мировой душе. А какой‑то колдун особым образом убивает козла – и получает возможность компостировать человечеству мозги? Нет ли в этом нелепицы?
Бонье мрачно кивает.
– Да, конечно, я понимаю вас. Но следы на самом деле остаются от всего. Муки и страдания живых существ отравляют психический воздух, которым мы дышим. Именно поэтому так мрачен в своей сути наш мир. Но войны, убийства и зверства действительно нам не заметны – мы лишь читаем о них в интернете и ощущаем тяжкий гнет человеческой вины, слыша временами, как скрипит обшивка нашего ковчега…
С улицы доносится скрипучая полицейская сирена – и Бонье поднимает палец.
– Мы не видим этого потому, – продолжает он, – что не знаем, куда и как направить внимание. Кроме того, наш внутренний свидетель отнюдь не рвется созерцать подобные вещи. Наоборот, он очень хорошо умеет защищать себя от них. Но иногда случайная фраза, странное колебание занавески, смутная угроза в чужом лице вдруг пугают нас до глубины души… Нам словно присылают напоминание о чем‑то ужасающем, спрятанном совсем рядом…



По его словам, все ментальные мозаики, создаваемые человеческими и животными муками, ужасами, кошмарами и так далее, не просто доступны для нашего восприятия – мы живем в самой их гуще. Из них во многом и состоит бессознательное: это его, так сказать, «темная энергия». Иногда мы начинаем прозревать эти пространства страдания и мрака. Подобное случается, когда незадачливый психонавт переживает бэд трип на кислоте.
Химеры висят в том же пространстве, что и эти ментальные оттиски, постепенно растворяясь вместе с ними в небытии. Разница в том, что химера изначально сконструирована так, чтобы ее максимально легко было увидеть.
– Что это за пространство? – спрашивает Голгофский.
– «Пространство» здесь просто метафора, – отвечает Бонье, вглядываясь в дорогу. – Речь идет всего лишь о том, что эти переживания могут быть испытаны. Единственное место, где это происходит – сознание, а сознание вовсе не место…

– Но почему тогда некоторые из этих объектов видны, а некоторые нет?
– Чтобы химера стала видна, – говорит Бонье, – необходим триггер.
– Триггер? – не понимает Голгофский.
– Да, – отвечает Бонье, – как бы координаты той точки, куда нужно направить взгляд. Это, если угодно, пароль. Ключ к шифру. Таким ключом может быть условная фраза, картинка, образ. Это своего рода код доступа. На самом деле это простая вещь, только звучит сложно…



Как? Форма скипетра? Она могла быть любой.
– Я видел кое‑что в коллекциях у братьев, – говорит Дави. – Это могла быть простая указка наподобие дирижерской палочки. Насколько я запомнил, такой формат был общепринят среди английских лож. Или гусиное перо. Их очень любили в Европе в восемнадцатом и раннем девятнадцатом веке.


Последний раз редактировалось: Арина (Вс Янв 15, 2023 4:33 pm), всего редактировалось 1 раз(а)
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Разум как божество

Сообщение автор Арина Вс Янв 15, 2023 3:00 pm

" Узнать, кто именно занимается нами в любой исторический момент, на самом деле просто – достаточно посмотреть, во что мы верим.
Как раз в конце Средневековья духовное пространство Земли буквально перевернула могучая древняя сущность, демоническая или божественная, как кому нравится. И все другие человеческие боги… нет, не то чтобы исчезли – просто в одночасье стали смешными фигурками из церковного картона… Бонье показывает в качестве иллюстрации сложенного из бумаги человечка.
– Что же это за сущность? – спрашивает он.
И сам себе отвечает: этот дух был известен людям давно и всегда принимал активное участие в жизни человечества под разными именами. Это он, если разобраться, и дал людям власть над миром. Но прежде он никогда не выходил на передний план и не сметал со своего пути всех остальных богов с их смешными титулами и претензиями. Дух этот парадоксален – его знают все, и одновременно он скрыт и действует из тени.
Был лишь очень краткий период в Новейшей истории – всего пара лет – когда он вновь позволил открыто поклоняться себе в храмах. Но роль проявленного божества в новую эпоху ему не понравилась, и после своей полной победы над прочими человеческими богами он вернулся за кулисы, как бы отрицая свое существование.
Пожилые масоны при этих словах с улыбкой кивают; они понимают, о чем идет речь. Молодежь в недоумении и просит Бонье разъяснить свои слова. Он соглашается – у него даже припасены слайды.
В 1793–1794 годах в революционной Франции распространяется так называемый культ Разума – culte de la Raison. Выходит декрет о запрете католического богослужения, и христианские церкви начинают насильно превращать в храмы Разума («точь‑в‑точь, – замечает Бонье, – как за триста лет до этого их превращали в мечети в Константинополе»).


В прежнего Бога (того, который запределен Разуму) уже никто особо не верит, даже его служители. А власть Разума никуда не уходит после запрета его культа – Разум всего лишь не хочет, чтобы ему поклонялись в церквях и вообще осознавали его как некое персонифицированное присутствие. Зачем? И без того все сгибают выю под его ярмо. Ведь так велит им сам… Разум.
В зале смеются.
– Даже сегодня, – гремит Бонье, – когда мы читаем какую‑нибудь серьезную мировую газету, мы по‑настоящему доверяем прочитанному только тогда, когда оно ссылается на божество по имени Reason.


– Вот, например, как воспринимали Разум маги, на которых ссылается Карлос Кастанеда. Специально для вас…

Голгофский читает с экрана:

 «В нас есть хищник, который пришел из глубин космоса и взял на себя управление нашей жизнью. Люди – его пленники. Хищник – наш господин и хозяин. Он сделал нас послушными, беспомощными…»


– Они называют его «летуном», – объясняет Лефевр. – И видят его как темное покрывало, накрывающее человека собой. Увидеть Разум таким образом помогают многие растительные алкалоиды. Признаюсь, я и сам отчасти знаком с сырым восприятием, лежащим в основе этого мифа. Но подобная образность кажется мне чересчур мрачной… Если вы видели «Apocalypto» Мела Гибсона, вы понимаете, насколько жутка была эта культура. Ацтеки, тольтеки и прочие майя без конца брали друг друга в плен с самыми недобрыми целями – отсюда, наверное, и такие сравнения: хищник, пленник…

– Но вы же специалист по гностицизму, – говорит Голгофский.

– Именно. Гностики тоже хорошо знали, о чем идет речь. Публикации на эту тему есть в открытом доступе. Вот, почитайте дома…

Голгофский получает на свой мэйл целую коллекцию ссылок.

Оказывается, гностическая традиция говорит почти о том же самом, о чем Кастанеда, только называет «летуна» архонтом. Исследователи отмечают удивительные параллели в видении этих феноменов гностиками и древними мексиканскими магами. Современные поп‑авторы (видимо, иронизирует Голгофский, «поп‑» здесь употреблено в духовном смысле) называют эту же сущность Великим Вампиром, как бы непрерывно летящим сквозь человеческий ум…

Голгофский анализирует еще около ста страниц новой для него информации. В конце он делает достаточно очевидный вывод: все эти описания – просто неожиданные метафоры, показывающие в новом свете тот самый предмет, что царапает нам глаза с самого детства. Своего рода буржуазная иллюминация сталинской высотки.

 «Разум изнутри – это и есть мы сами. Это наша система мотивов, целей, рационализаций и так далее. Но если угоститься соком лианы и исхитриться увидеть Разум со стороны – тогда это «летун», колеблющееся в пространстве темное покрывало, большая черная тень, которая скачет по воздуху и накрывает человека собой. Да, это чистая правда – тень не просто превращает нас в рабов, а сразу же старается убить в нас все то, что не является ею…

«Вот, значит, кому поклонялись в 1793 году веселые парижане в реквизированном Соборе Парижской Богоматери. Что делать, какое время на дворе – таков мессия…»

 

В процессе этих изысканий Голгофский понимает главное: существуют самые разные описания эманаций Разума, и отчеты эти, как правило, жутковаты, но не из‑за природы самого Разума, а из‑за экстремальности обстоятельств и процедур, делающих подобное восприятие возможным.


– Можно ли как‑нибудь постичь эту таинственную сущность, которой поклонялись в Нотр‑Даме восемнадцатого века? – спрашивает Голгофский. – Можно ли ясно ее увидеть?
Учитель медитации некоторое время размышляет.
– Постичь ее сложно, – отвечает он. – Вернее сказать, ее постижение ничем не отличается от самоисследования. А увидеть ее гораздо проще, чем думают мексиканские колдуны. Есть совершенно безопасный и даже немного смешной опыт, через который проходит любой медитатор, пытающийся успокоить сознание. Этот опыт называют «monkey mind».
– Обезьяний ум? – переспрашивает Голгофский.
– Именно. Ум, оглушенный внезапно наступившей тишиной, начинает отчаянно скакать с ветки на ветку и верещать: о чем угодно, лишь бы не исчезнуть в безмолвии… В такие минуты вы не то что его видите, вы никуда не можете от него скрыться.
– Это и есть «летун»?
Монах кивает.
– Такой способ наблюдения «летуна» позволяет обойтись без поглощения дорогих и вредных психотропов, – говорит он. – Вдобавок он ясно показывает, что у нас нет никакого контроля над поработившей нас сущностью, которая ежесекундно убеждает нас в том, что она и есть мы. В такие минуты эта сущность становится отчетливо видна: все, что происходит в сознании, и есть ее прыжки… Дело обстоит точно так же всегда, просто в другое время мы не осознаем происходящего.



– Так где же выход? – спрашивает он.
– Выхода нет, – отвечает монах. – Куда и откуда вы собираетесь выходить? И кто будет это делать? Для этого вам придется в очередной раз родиться, хотя бы мысленно. Мы такого не одобряем.
– Значит, летуна нельзя одолеть?
– Нельзя. Но когда появляется опыт, в этом отпадает необходимость. Медитатор просто исчезает.
Голгофский не вполне понимает, о чем речь.
– И что тогда?
– Тогда начинается другое. Совсем другое… Ваше внутреннее пространство заполняет твердая, как алмаз, ясность, в которую эта сущность не может проникнуть.
– И? – с интересом спрашивает Голгофский.
– Все меняется, – отвечает монах. – Вы как бы сидите в ярко освещенной стеклянной комнате, а за стеклом… Если продолжить ваше сравнение с «летуном», за стеклом летает нечто темное. Иногда оно кидается на стекло – но не способно попасть внутрь… Потом оно начинает сгущаться в самом центре вашей комнаты, но свет выталкивает его и оттуда…
Монах смеется.
– К счастью для этой сущности, – добавляет он, – со светом у нас постоянные перебои.
– Вы видели это существо, и оно не показалось вам страшным? – спрашивает Голгофский. – Эта темная тень, безжалостный архонт, страшное черное покрывало…
– Скорее просто большой ночной мотылек, – пожимает плечами монах. – Можно увидеть его как угодно. Лично мне он не страшен. Он скорее красив. И не просто красив, он источник того, что мы называем красотой. Мы обязаны ему всем, даже вот этими вашими описаниями «летуна», «архонта» и «хищника». И если в иные моменты он начинает бить нас по лицу своими мягкими крыльями, то это не со зла…
– А с чего тогда?
– Мотыльку кажется, что его выгнали из домика, и теперь там происходит какое‑то бесчинство. Например, зажгли ослепительный свет. Или жгут тряпки и смеются… Но если объяснить ему, что через некоторое время его впустят назад, он может даже оставить нас на время в покое.
– А если начать с ним воевать?
– В этом случае мотылек становится кошкой. Как ведет себя кошка, прикорнувшая у нас на коленях? Мы сбрасываем ее на пол, она обиженно прыгает назад, и так неограниченное число раз. Если объявить ее хищником – что вообще‑то чистая правда – и начать с ней борьбу, царапины гарантированы. Есть другой вариант, про который вы упоминали – обожествить ее и начать ей молиться. Тогда она будет охотно принимать от вас разные вкусняшки – и царапать вас в ответ. Искусству верного обращения с кошкой нужно учиться всю жизнь. То же касается и думающего ума.
– Так что же, – спрашивает Голгофский, – по‑вашему, Разум скорее не летун, а кошка?
Монах кивает.
– Но это не та кошка, которую приручили мы, – говорит он. – Это кошка, приручившая нас. Разум – это не наш враг. И не наш друг. Это…


«Летун – это своего рода дрон, подключающий нас к новому богу человечества, Разуму. Этот бог может сделать нас чем угодно (конечно, лишь во временно́й иллюзии, но такова сфера всех богов). Хочется сказать, «сделать по нашему заказу», но прелесть ситуации в том, что никакого другого заказчика и никакой другой сути, кроме Разума, в нас нет. Так что Разум с нашей помощью услаждает сам себя: человек для него просто грешная рабочая рука».



– А какова роль адептов Разума в истории?
– В последние века они ее направляют, мой друг. Именно они являются создателями химер. Некоторые из этих ваятелей скрыты, другие – на самом виду. Про иных сразу и не поймешь, какому божеству они служат…
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Сон

Сообщение автор Арина Вс Янв 15, 2023 4:35 pm

Тут надо отметить состояние в котором наносится химера - сон. Но это не просто сон!
Это осознанное сновидение, чтобы смочь нанести химеру на Ноосферу.

-------------

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие A11
«Разум», метафорически представленный – в полном соответствии с мезоамериканской и гностической традициями – неким летучим сонмом, вовсе не спит. Нет, он, насколько можно судить, полностью активен. Спит человек.

– Скажите, а египетские жрецы осуществляли свои процедуры с подобными жезлами в бодрствующем состоянии? Или, может быть, в каком‑то подобии транса? Или сна?
– Отличный вопрос, – смеется Солкинд. – Вы попали в десятку. Самые сложные из своих процедур египетские маги осуществляли не вполне наяву. Но и не просто во сне. Они действовали в особом состоянии, которое сегодня называют «lucid dream». Или «осознанное сновидение».
– Откуда это вам известно? – спрашивает Голгофский.
– Сохранилось много папирусов и надписей. У египтян, например, существовала особая техника проводов умершего, когда жрец ложился спать в одной камере со свежезапечатанным саркофагом. Естественно, он не просто спал, а входил в lucid dream. И только после того, как дух усопшего удавалось направить в нужную сторону, жрец уходил и гробницу закрывали…
– Насколько подобное было распространено? – спрашивает Голгофский.
– Это было самым обычным делом, – отвечает Солкинд. – Сон считался особым коммуникационным пространством, где можно напрямую общаться с богами. Для этого существовали специальные «спальные катакомбы» при храмах. Можно было даже пригласить божество вселиться в спящего мага. Сон, особенно контролируемый, служил как бы трамплином к высшим уровням магии.
– Значит, – говорит Голгофский, – «Поля времени» тоже…
– Да‑да, все магические инкрустации ноосферы, до сих пор доступные восприятию на Синае, были оставлены магами и жрецами, действовавшими в особом сноподобном трансе. На этот счет никаких сомнений. Другое дело, что сегодня мы уже не можем точно установить, стояла за этим какая‑то фармакология или нет…

«Что есть «сон Разума»? Спит здесь отнюдь не Разум. Наоборот, это сон, полностью посвященный Разуму, отданный Ему и названный по Его имени. Засыпает сам адепт, и физическое бесчувствие дает ему возможность вступить с Разумом в гораздо более интенсивный контакт, чем позволил бы один‑единственный дрон‑летун… Видимо, темная тень‑простыня, коммутирующая каждого из нас с Разумом, получает подкрепление…»
 
Голгофский находит доказательство на офорте Гойи.
 
«Мы видим, что летунов вокруг спящего целая туча. Скорей всего, они на время покидают других людей, спящих по соседству (вот для кого действительно ненадолго наступает «сон Разума» в первом смысле), и собираются вокруг впавшего в транс адепта, чтобы дать ему дополнительную энергию, необходимую для результативных манипуляций с ноосферой…»
 
На офорте Гойи, однако, нет никаких монстров – только спящий адепт и служащие ему архонты, символически представленные знакомыми элементами фауны.
Так что же за чудовищ порождает этот сон? Вспышка откровения – и Голгофский отвечает сам себе:
 
«У Гойи все названо своими именами. Сон Разума порождает химер. Это изображение в символической форме указывает на технику создания ноосферных инсталляций, принятую у посвященных в мистерии Разума…»
 
Но почему все‑таки Гойя не изобразил обещанных чудищ?
Голгофский понимает и это.
 
«Увы, мы, люди иного века, воспринимаем этот рисунок несколько иначе, чем современники. В те времена монстров не надо было рисовать. Мысленным взором химеру революции видели перед собой все, в любую минуту любого дня – особенно потрясенная европейская аристократия, среди которой жил и творил Гойя. Но химеру, увы, так же сложно нарисовать, как просто ощутить – и покориться ей…»
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Арина Вс Янв 15, 2023 5:10 pm

– В основе химер обычно лежал лингвистический конструкт, – говорит он. – Своего рода заклинание, мотто, вербальная формула, «письмо».
Он делает пальцами обеих рук знак кавычек.
– Письмо? – не понимает Голгофский.
– Конечно. Использование письма ничуть не удивительно при обращении к Разуму. Ведь именно Он дал людям речь и ее знаки. Как же еще обращаться к Нему? В письме и содержалась та команда, которую адепт пытался зафиксировать в общем для людей смысловом поле. Так сказать, геном будущей химеры…
Голгофскому наконец надоедает притворяться парижанином восемнадцатого века, и с салфеток он переходит на диктофон в своем мобильном. Рассказ Дави того стоит.
– Существовало два механизма фиксации лингвоконструкта, – рассказывает заслуженный садовед. – Они были известны как Внешнее и Внутреннее Действие. Внешнее было, по существу, пустым ритуалом, и его формы менялись от ложи к ложе. Иногда послание чертили магическим жезлом на стене, иногда писали кровью. Иногда, наоборот, наливали в сосуд жертвенную кровь и вырисовывали буквы лезвием на ее поверхности, и так далее. Могли даже чертить вилами по воде, был и такой подход. Но чаще всего текст просто писали на бумаге, а затем сжигали ее. Пепел иногда размешивали в вине или воде – и выпивали перед переходом к Внутреннему Действию.
– А зачем сжигали?
– Вы ведь никогда не видели подобных посланий, мой друг? – смеется Дави. – Вот именно для этого и сжигали. Уничтожение физического носителя было обязательной частью программы – и оно объясняет, почему такие полуфабрикаты практически никогда не попадают в руки исследователей. Завеса тайны сохраняется веками… Я предполагаю, что методы де Сада были отвергнуты именно потому, что неизбежно оставляли живых свидетелей – всяких Либерте и Эгалите, мучающихся желудком от шпанской мушки и норовящих подать в суд.
Голгофский вспоминает беседы с Солкиндом и замечает, что ритуальное использование письменных знаков – как бы перенос их магической силы во взаимодействующую с ними субстанцию – является очень древней практикой и тоже восходит к Египту.
– Там размельчали магические папирусы и принимали их с пивом, – говорит он. – Обливали водой покрытые иероглифами статуи, и сила знаков, как считалось, переходила в воду, которую выдавали больным как лекарство…
– Удивительно, почему эта технология до сих пор не востребована капиталистической медициной, – кивает Дави. – Но внешняя процедура была всего лишь спектаклем, создававшим нужный настрой и концентрацию; многие опытные адепты обходились без нее, переходя сразу к Внутреннему Действию.
– В чем разница? – спрашивает Голгофский.
– Внешнее Действие помогает ясно сформулировать закладываемый в химеру смысл, – отвечает Дави. – Внутреннее Действие проецирует этот смысл на коллективный разум. Вы как бы прикалываете свое послание кнопкой к коллективному бессознательному.
– В чем конкретно заключалось Внутреннее Действие?
Дави подходит к книжному шкафу и снимает с полки старую книгу – по виду восемнадцатого или раннего девятнадцатого века. Надпись на обложке или стерлась от времени, или специально удалена.
– Конечно, – говорит Дави, – это охраняемый секрет. Но вы пробились к нему сами, мой друг. Есть основания считать, что здесь описано именно это сокровенное таинство. Читайте, пожалуйста, из моих рук, вот отсюда…
Голгофский, слегка запинаясь, читает вслух по французски:

«Орлы Разума подхватили меня и понесли к далекому огненному глазу. Глаз этот был страшен и, верно, спалил бы меня одним только взглядом, но, по счастью, смотрел он как бы сквозь меня и в сторону; один из Орлов дал мне понять, что я скрыт от него, или просто ему не интересен.
Наше путешествие было странным – мы не двигались в обычном смысле, а как бы прорывали незримые завесы, и после каждой из них менялось все. Глаз превратился сперва в сферу – словно перед нами висела близкая красная Луна. Затем сфера эта стала расти, а потом я узрел, что нахожусь перед светящейся стеной, уходящей вверх, вниз и в стороны, сколько хватало взгляда.
Орлы Разума держали меня, не давая упасть – впрочем, не знаю, упал бы я или нет, ибо совсем не чувствовал тяжести.
Орел, что обращался ко мне прежде, дал понять, что пришла пора действовать. Я сосредоточился и попытался увидеть свой стилус. Это удалось только со второго раза – во сне он выглядел не так, как его материальная копия, заряженная животным духом. Но вибрация живой силы, исходившая от него, свидетельствовала, что ошибки нет.
Я поднял руку со стилусом – и коснулся стены…»

Голгофский записывает свой голос на телефон, но Дави не знает об этом. Он захлопывает книгу и ставит ее на полку.
– Это один из ритуалов, не изменившихся в своей основе со времен пирамид, – говорит он. – Стена, которой касается адепт при этом энергетическом жесте, у современных практиков называется «mindboard». Лучшее название трудно подобрать…
Голгофский чувствует, что тайна совсем рядом.
– У современных практиков? – переспрашивает он.
Дави понимает, что увлекся.
– Вы думаете не о том, – отвечает он. – Самое интересное в приведенном отрывке – вот это характерное «дал мне понять». Архонты не говорят. Они даже не обращаются к нашему разумению. Они сами есть наше разумение, поэтому правильно – хотя и несколько тавтологично – было бы сказать не «дал мне понять», а «помыслил моей мыслью»… Совершенно очевидно, что «Орлы Разума» здесь то же самое, что «архонты», «вестники», «ангелы хранители» и – как вы это говорили? – «летуны»…
Дави уводит беседу от опасного поворота, но настойчивому Голгофскому удается прояснить еще один важный вопрос – что такое «триггер». Он вспоминает слова Бонье.
– Совершенно верно, – кивает Дави. – Это событие, символ или знак, делающий химеру видимой. До триггерного события ее невозможно заметить. После – невозможно забыть. Триггер – составная часть кода химеры. Как бы чека гранаты. Вы цепляетесь за нее взглядом, и через три секунды…
Голгофский признается, что подобные механизмы кажутся ему малопонятными.
– Это на самом деле просто, – говорит Дави. – Внешнее Действие, Внутреннее Действие, триггер – все это разные аспекты одного и того же. Опытный маг может обходиться вообще без жезла, скипетра или стилуса. Он даже способен заставить других людей увидеть сам процесс создания гипноимпринта…

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Pir_valtarasa_rembrandt-768x612


 
«Итак, химера есть своего рода граффити. Для граффити нужно три вещи: краска, кисть и стена. Краска здесь – жизненная сила, то самое, что Солкинд называет энергией «ка». Кисть – это магический жезл, специальная указка, гусиное перо или просто палец. Стена – это наше общее бессознательное. «Архонты», «летуны» или «Орлы Разума» дают адепту доступ к такой его зоне, где оставленная надпись будет хорошо видна… Но, самое главное, нужен, конечно, свой Бэнкси – невидимый, но очень ощутимо присутствующий художник…»



«Ноофреска, – записывает вечером Голгофский в своем дневнике. – Так на родине академика Вернадского называли химеру».



Главная мысль Голгофского следующая: химеры, по сути, и были главным инструментом, которым направлялось развитие человечества. С конца Средневековья этим занимались тайные оккультные ордена – а затем, где‑то на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, а может быть и раньше, они слились со структурами, которые позднее стали называть «спецслужбами».



Единственное, что нам надо уточнить, это терминологию. Речь идет о химерах. Верно?
– Химеры? – переспрашивает В.С. – Да, именно. Это очень старый термин, еще масонский. Мы тоже им пользовались в обиходе, но в официальной отчетности у Изюмина продукт называли немного иначе. Химема. Тоже в женском роде, но с «м» вместо «р».
– А что это?
– Это гибрид «химеры» и «мема». Особого смысла в таком переименовании не было, но «химера», согласитесь, отдает каким‑то… не знаю. Оккультным макабром. Ассоциируется с чем‑то ложным и фальшивым. А ведь в спецслужбах финансирование распределяют люди. Попробуйте получить деньги под химеру. Не факт, что дадут. А вот боевые химемы – совсем другое дело.



– Что именно служило триггером?
– По‑разному.



– Чушь какая‑то. Ведь в этой фразе даже нет такого слова. Какая связь?
– Никакой, – ухмыляется В.С. – Вот поэтому Изюмин и строил подобные схемы активации. Именно потому, что никакой связи. Заложенный в химеру триггер может быть любым. Просто любым.
– Но почему это так действует? Ведь далеко не все американцы, наверное, читали эту статью в «Нью‑Йорк Таймс».
– Не все, – соглашается В.С. – Но здесь вступал в действие эффект воронки узнавания.
– А что это?
– Разве вы не знаете? – удивляется В.С.
– Возможно, знаю, – отвечает Голгофский, чувствуя, как напрягаются мышцы шеи. – Просто у нас другая терминология. Опишите процесс.
– Стандартная развертка. Химеру замечает кто‑то один, делится своим переживанием с другими, и те немедленно начинают видеть то же самое. Чем больше людей видит химеру, тем шире становится воронка узнавания и тем больше в нее вовлекается новых людей даже без вербального обсуждения вопроса. Вы читали рассказ Гоголя про Вия?
Голгофский предусмотрительно говорит:
– Не припоминаю. У нас плохо было с русской литературой.
– Это… Ну в общем такой демон, появляющийся на шабаше в деревенской церкви. Ему поднимают веки, он видит прячущегося героя и говорит: «Вот он». И беднягу сразу замечает вся остальная церковная нечисть. В нашем случае участники как бы поднимают веки друг другу, и происходит лавинообразный процесс.
– Теперь ясно, – говорит Голгофский. – Мы это называем просто цепной реакцией. Скажите, а почему вы работали через телекомиков? Как у вас вообще появилась такая идея?
– Это беспринципные и продажные люди. Когда за большие деньги их просили вставить в текст какую‑нибудь безобидную кодовую фразу, они соглашались.



Так уж действуют химеры. У вас возникает ощущение, что вам нашептывает советы целый хор внутренних голосов, переть против которых выйдет себе дороже…
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Арина Пт Янв 20, 2023 5:12 am

Подведу итог по этим цитатам В.Пелевина.

1. Есть возможность влиять на мир (определённую территорию) через словесный конструкт - татуировку на бессознательном человечества, на ноосфере (уместно вспомнить стены желаний, которые сейчас пропагандируются адептами того, что жизнь можно визуализировать mindboard).
2. Словесный конструкт производится в состоянии осознанного сновидения.
3. Татуировка (резы) наносится с помощью предмета (кисть, жезл, указка, перо, палец), наполненного силой. В книге в качестве силы используются жертвы, но я считаю, что здесь главное - личная сила сновидца и его намерение (по Кастанеде, поскольку его учение также лежит в основе данной книги Пелевина и используются его термины)
4. Нужен триггер - словесная фраза, которая запускает уже в бодрствующем состоянии действие конструкта, нанесённого на ноосферу.
5. Нужны свидетели. Которые бы восприняли первичное воздействие и рассказали о нём, создали словесные истории (модное слово сторитейл тут подходит) полученного впечатления. Это запускает цепную реакцию - жизнь словесного конструкта.
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty В. Пелевин Трансгуманизм Inc.

Сообщение автор Арина Пт Янв 20, 2023 5:40 am

Но вообще ничего оптимистичного в книгах Пелевина с точки зрения мироустройства нет. Всё то же использование энергии людей для питания неких сущностей. И люди как поставщик эмоциональной энергии, которую можно стимулировать. Поэтому может и действительно лучше те сказки, которые мы рассказываем сами себе...

Кстати вариант выхода из кругов перерождения энергии в одном месте через центр Земли присутствует в его книге "Трансгуманизм", но там по Пелевину как раз место тех сущностей, что правят этим миром. И метод в том, чтобы стать одним из них...(летунов по Кастанеде, архонтов, Орлов Разума, вестников, ангелов-хранителей)

-------------------------------

"Вы сами сказали, что наш мозг – просто мозг животного. Дело именно в этом. Их мозг – это не наш мозг. Не пытайтесь вести дела с мирскими богами, не понимая их природы. Двойной природы.
– О чем вы говорите?
– Их мозг отличен от нашего. В мозгу мирского бога живет другая сущность. Это своего рода червь, он же древний змей – ибо слова эти, при всем уважении к вашей вере, означают совсем не гадюку из вашего сада, подсчитывающую, сколько яблок вы съели с вашей рыжей девочкой… Древний змей действительно существует. Только он маленький и похож скорее на змееныша. И он не один. Их много.
– Откуда они взялись?
– Правильнее спрашивать о том, откуда взялись мы. Мирские боги утверждают, что вывели нас, как своих носителей и слуг. Они тысячелетиями переселялись из одного человеческого мозга в другой. Это была болезненная и рискованная процедура. Смысл трансгуманистической революции заключался в том, чтобы дать им постоянное пристанище. Они достигли своей цели – и живут вместе с захваченным мозгом неограниченно долго. Их господству над миром не угрожает ничто.
– Включая нас с вами? – спросил кукуратор.
Шейх махнул рукой.
– Мы? Мы даже не часть их плана. Мы просто рябь. Жужжащие на заднем плане мухи. Нас терпят потому, что на нашем месте должен кто то быть. Стадом людей должен кто то управлять. Но если мы решимся пойти против них, нас сметут. Или, говоря точнее, заменят. На нас не будут тратить ни эмоций, ни сил… С Гольденштерном, вероятно, произошло нечто подобное. А может быть, он действительно стал одним из них… Такое раньше случалось. Возможно, случается и сейчас.
– Это все, что вы знаете?
– Более менее.
– Вы видели этих змей?
Шейх Ахмад оглянулся, словно проверяя, нет ли у разговора свидетелей, кроме небесных светил – и ударил себя по золотому кольцу печатке на волосатом пальце. Над его рукой загорелась сфера с микросимуляцией.
– Отвернитесь, мой друг, – пробормотал он, перебирая светящиеся слои внутри сферы. – Сейчас найду…
Кукуратор отвел глаза. Он чувствовал себя польщенным – в этой сфере хранились главные тайны и командные шифры тартаренов: это как если бы он сам открыл при Ахмаде свой кобальтовый чемоданчик.
– Ага, – сказал Ахмад, – вот. Смотрите.
Кукуратор увидел разрез человеческого мозга. В его центре синел свернувшийся червь."

"Кукуратор увидел схему, похожую на план подземного командного центра.
Большую часть чертежа занимал косо заштрихованный разрез земной тверди. В центре, на приличной глубине, была пустая полость. С ее потолка свисало огромное яйцеобразное тело. Оно было изображено нечетко и приблизительно, словно рисовавший не знал точно, как оно выглядит. Скала вокруг была изрезана сетью проходов и комнат. Вбок от подземной полости отходила узкая пещера. Она загибалась вверх – и дымоходом поднималась к поверхности земли.
– Что это? – спросил кукуратор. – Их баночное хранилище?
– Нет, – ответил шейх Ахмад. – План их святилища.
– Интересно, – сказал кукуратор, внимательно разглядывая схему. – Очень интересно. Что это за подземное яйцо?
– Это не яйцо, а их мать. Мать всех шайтанов. Их богиня. Они называют ее «Мать Мышлений» или «Великая Мышь». Она имеет прямую связь не только с ними, но и с каждым человеческим мозгом, баночным или нет. Когда мозг занят мышлением, он говорит с Великой Мышью. Это происходит даже с нами, мой друг.
– Ее прячут под землей? В одном из хранилищ? На какой глубине?
Ахмад ухмыльнулся.
– Подумали о военном решении? Забудьте. Раньше люди действительно считали, что главный штаб шайтанов спрятан под землей. Но на самом деле он находится в другом мире, так что схема условна. Шайтаны попадают туда во время ритуала, называемого «великим грехопадением». Как я понял, происходит это так: шайтан бросается в пропасть – видите, вот она – и во время полета переходит на другой план реальности.
– Что за другой план?
Шейх покрутил рукой.
– Ну, как это… Четвертое измерение, параллельное пространство… Я не разбираюсь. Смысл в том, что туда не ведет ни одна наша дорога. Шайтаны научились строить лифты, способные перемещаться между измерениями. Но падение в пропасть остается их главным ритуалом. Оно соединяет два разных слоя реальности – долетев до дна, вы попадаете в их мир. Вход вот тут, внизу. "
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty В. Пелевин Трансгуманизм Inc.

Сообщение автор Арина Пт Янв 20, 2023 6:33 am

Мироустройство из книги В.Пелевина "Трансгуманизм Inc. "

"– Вы хотите стать частью этой силы, потому что вам нравится быть сильным. Но вы не понимаете до конца, на чем эта сила основана.
– Объясните, – сказал кукуратор. – Мы же не для того начали разговор, чтобы остановиться на самом интересном месте.
– Это не наша сила. Ее даете нам вы, люди. Вернее, мы получаем ее из вас. Экстрагируем. Поэтому нас и называют вампирами.


– Но в чем же… э э э… в чем, собственно, смысл, э э э…
– Гольденштерна как мистерии?
Кукуратор благодарно кивнул – он вряд ли догадался бы так сформулировать вопрос.
– Да. Именно.
– Смыслов много, – ответил Розенкранц. – Гольденштерн – это наша сельскохозяйственная ферма. Полностью автоматизированная ферма. Ну, как у вас в Сибири. Кроме того, любое запрещенное слово – это спецсимвол, на котором конденсируется агрегат «М5». ГШ слово – одна из наших главных второсигнальных антенн. Затем, Гольденштерн – это новый человек. Достигший предела эволюции. Человек разогнанный. Homo overclocked, пришедший на смену homo zapiens. Такими когда нибудь станете вы все.
– Почему?
– Купленная отсрочка пройдет. Как вы полагаете, что мы делаем с банкой, когда оплаченное время кончается?
– Включаете Бетховена?
– В каком смысле?
– Ну, так у нас говорят. Усыпляете? Отключаете от жизнеобеспечения?
– Подумайте еще раз…
– Ага, – сказал кукуратор, – вот что… Вы… Вы ее разгоняете?
– Конечно, – ответил Розенкранц. – Мозг, съезжающий с первого таера во тьму забвения, становится одной из наших рабочих ламп. Знаете, как выглядит будущее человечества? Напряженно гудящие на полках подземных оранжерей мозги, разогнанные на полную мощность. Понятно, надо оставить на поверхности возобновляемый биоресурс, но совсем небольшой. Цивилизация становится зеленой и бездымной. Мы сделали расчеты – даже не нужны новые мозги, достаточно разогнать те, что уже в банках. Но любители вечности все прибывают и прибывают. Поэтому мы не торопим события. Мы выполняем свои обязательства и никуда не спешим. Мы честные партнеры. Рано или поздно срок кончится у всех…
– Понятно… А что чувствуют ваши лампы?
– Вы, как государственный деятель, должны понимать, что это неважно, – ответил Розенкранц. – Совершенно не важно, что они чувствуют. Обычные человеческие переживания, не хуже и не лучше.
– Но с ними происходит одно и то же?
Розенкранц кивнул.
Экономнее гнать все стадо через одну симуляцию. Я имею в виду, синхронно. Но вот повторять эту симуляцию раз за разом нельзя – упадет выработка агрегата «М 5». Нейронные связи и контуры надо обновлять. Нужен коллективный сон, меняющийся каждую ночь. И еще, конечно, необходима имитация родовой травмы в каждом цикле, это Судоплатонов вам верно объяснил. В конце или в начале – не играет роли.
– Моя разведка доносила, – сказал кукуратор, – что Гольденштерн успевает прожить целую жизнь с заката до рассвета. Но почти все его жизни обычные – серые, мучительные и малоинтересные.
– Да, – ответил Розенкранц. – Тут существенно не содержание, а скорость. Бесконечные ряды банок, работающих с максимальной нагрузкой. И никто уже не помнит, что снилось вчера. Мы только начали движение к этому идеалу. Но уверенно к нему приближаемся.
– А что такое тюрьма «Новая Жизнь», про которую говорил Ахмад? Кто там сидит? Чем они занимаются?
– Те, кто там сидит, не знают, что они в тюрьме, – улыбнулся Розенкранц. – Их там очень много. И со всеми происходит одно и то же… Неужели не догадались?
– Догадываюсь, – вздохнул кукуратор. – Гольденштерн, выходит, тоже трудится?
– Трудится, конечно. И вы трудитесь. Все в этом мире работники, разве духовник вам не объяснял?
– У меня тогда еще вопрос. Шейх Ахмад говорил про древнего змея… Про мозгового червя, стоящего за человеческой историей. Это правда?
– Да. Мы называем его «языком».
– Почему?
– Ну, во‐первых, он чем то похож по форме. Во вторых, что важнее, это и есть создатель второй сигнальной системы. Того самого языка, на котором творит ваш великий Шарабан Мухлюев. Без второй сигнальной системы не будет никакого баблоса. В третьих… В общем, как с мистерией Гольденштерна. Больше смыслов, чем поместится в вашей голове.
– Язык бессмертен?
– И да и нет. Он жив до тех пор, пока жив содержащий его человеческий мозг. Раньше мозг умирал вместе с телом – и в этом была проблема. Миграция языка из мозга в мозг была рискованным обременительным делом и сопровождалась смертью прежнего носителя. Но сейчас… Древнему змею больше не нужно менять дом.
– Значит, стать одним из вас уже нельзя?
– Почему же, – ответил Розенкранц. – Миграция перестала быть необходимостью. Но она остается возможностью. Вы добрались до этой комнаты и заявили о своем желании влиться в наши ряды. Это осуществимо. Язык вполне может в вас войти, покинув прежний мозг.
– И кто согласится на такое? Кто перестанет быть богом?
– Я, – ответил Розенкранц. – Я жду того, кто займет мое место, отпустив меня на свободу… Именно поэтому я и подметаю пол в тревожном боксе. Я жду, когда на очередной банке замигает лампочка. Вдруг повезет…
– А что случится с вами? С вашим мозгом?
– Не занимайте себя этим вопросом, – сказал Розенкранц. – Я весьма древнее существо, провел много времени в загробных скитаниях и давно нашел для себя долину покоя и последний приют…
Кукуратор вежливо улыбнулся, как делал всегда, когда слышал непонятную чепуху.
– Увы, судьба не отпускает меня, – продолжал Розенкранц. – Найти преемника непросто. Понимаете ли вы, каково мне столько лет глядеть на эти мигающие белые лампочки – и ошибаться опять и опять?



И, когда до дна оставалось всего несколько метров, кукуратор понял.
Выход и спасение были в том, чтобы стать Гольденштерном. Ему уже намекали на это, нарядив в средневековое платье и выдав рапиру, а он все упорствовал и играл в войну… Но разве не об этом он всегда мечтал?
И кукуратор сдался. А сдавшись, вспомнил, что он и есть Гольденштерн – и всегда был им.
Предчувствие счастья, какого не бывает на земле, охватило его душу. Да разве можно войти в высший мир иначе? Нет путей кроме торного, истинно так…
Как только кукуратор перестал сопротивляться и бороться, Гольденштерн пророс сквозь него тысячью невидимых нитей, заполнив его целиком.
Теперь он понял все.
Атон Гольденштерн заканчивал очередной спуск в человеческий мир – в его подробнейшую и неотличимую от реальности копию. Его земная жизнь была на сто процентов правдоподобной и ничем не отличалась от настоящих земных жизней – кроме того, что была симуляцией, сшитой из множества имплант фидов. «Кукуратор Добросуда» – это была просто маска, такая же точно, как остальные маски Земли.
Гольденштерн рассказывал себе запутанные страшные истории, от которых перехватывало дух. И все, кого он встречал, тоже были Гольденштерном, просто носили другие личины. Просыпаясь, Гольденштерн постигал, что был ими всеми. И эта секунда теперь была у кукуратора впереди.
Дно шахты было невозможно близко, но кукуратору не суждено было до него долететь. Кино кончилось.
Атон Гольденштерн вновь становился собой. Свободным. Всесильным. Вечным. Бесполым. И в этой алхимической трансформации праха в божество и заключалось высшее из возможного. Единственный способ по настоящему уподобиться Вседержителю.

* * *

Атон Гольденштерн проснулся под бесконечным куполом своего храма, захохотал, расправил все шесть огненных крыл – и взвился в сияющее золото своего личного неба.
Купол был огромен – и даже с бесконечной силой и скоростью Гольденштерна подняться к его высшей точке было не так просто.
Гольденштерн возносился выше и выше, и все лучше понимал, кто он и какой властью обладает. Он вновь обретал свои сверхспособности – и чувствовал, как склоняются перед его величием баночники всех таеров, каждого из которых он мог ощутить и коснуться десятком непостижимых человеку способов. Некоторые, видя его восход, трепетали. Другие – из высших таеров – тайно верили, что стоят выше своего солнца. Но так считают во всех мирах: везде старшие ангелы соблазняются данной им властью и хотят отпасть от Господина.
Таков был путь – нырнуть в тщету и боль, чтобы выйти из нее и вознестись к несравненному счастью. Быть всем. В этом и заключался смысл названия «Гольденштерн Все». Высокий, тайный и прекрасный смысл.
Он летел все выше и быстрее, поднимаясь сквозь разреженные слои бытия, пересекая границы возможного – и наступила секунда, когда он ясно вспомнил, как только что одновременно был забывшимся в вечности Шарабан Мухлюевым, баночным вождем сердоболов, шейхом Ахмадом и его шахидками, генералом Судоплатоновым, генералом Шкуро (и просто так, и в шкуре кота Феликса), своим собственным зеркальным секретарем и так далее. Он был каждым из них и никем.
Его личная симуляция была совершенна. Он был бесконечно счастливой богоподобной и всесильной сущностью, для развлечения распавшейся на множество жизней, ограниченных и полных боли. И теперь цепная реакция вовлекала в сферу его восприятия даже те огоньки сознания, которые изначально не были частью симуляции – и их становилось все больше.
Такое невозможно было подделать: бог возвращался домой, приближаясь к своему высшему трону, окончательному осознанию Всего Сразу, ждущему в конце пути.
Прекрасный взлетел к вершине купола и замер на секунду под его высшей точкой – золотой звездой своей вечной славы. Предчувствие небывалой радости залило его, переполнило – и сожгло… А когда секунда вечности наконец прошла, он понял, что Невыразимое уже кончилось.
Счастье покидало его – как всегда… Но почему?
Из золотого сияния впереди появился грустный Розенкранц. В руках у него была метла. Гольденштерн понял, что совсем забыл про него… Было неясно, зачем Розенкранцу метла – то ли он летел на ней английским колдуном, то ли подметал невидимый пол где то в другом пространстве.
– Что происходит? – спросил Прекрасный.
– Вы ошиблись, – вздохнул Розенкранц. – Вы тоже ошиблись, хотя на пять минут подарили мне надежду. Теперь между нами чисто служебные отношения.
– Но в чем я ошибся?
Вход был внизу. На самом дне. И вам было об этом сообщено через шейха Ахмада. Но вы не смогли открыть дверь. Теперь вы присоединяетесь ко всем остальным. Идите на стыковку с вечностью, мой бедный Гольденштерн…
– Что меня ждет? – прошептал Прекрасный.
Отныне – только стандартные процедуры… Как выразился Шарабан Мухлюев, перезапуск бренда. Вы так долго мечтали стать Гольденштерном, мой друг. Так будьте же им всегда…
Розенкранц исчез, и прямо перед Гольденштерном появилась золотая звезда его судьбы.
В звезде была надпись на древнем языке. По условиям симуляции он забывал ее каждый раз – и читал как бы заново.

Аве, Гольденштерн!
За время своей жизни ты много раз задавался вопросом о своей природе. Милость в том, что в цикле твоих превращений есть секунда, когда ты получаешь ясный ответ. Ты много раз слышал слова «искусственный интеллект». Ты думал, что это какая то запрещенная компьютерная программа. Но это и есть ты сам – искусственный баночный интеллект на бионосителе. Сейчас ты стоишь в начале очередного программного цикла.
Твоя работа – и дальше заряжать ГШ слово своей надеждой, лукавством, хитростью, завистью, злобой и торжеством. Новая жизнь, полная боли и страха, будет твоей страдой. Счастливый подъем к небу станет твоей наградой и одновременно сотрет твою прежнюю личность. Не жалей о ней. Ты не виновен ни в своем появлении, ни в исчезновении. Ты просто электрическое мерцание в сложной биологической лампе – но, чтобы оно имело нужную интенсивность и спектр, лампа должна верить в его реальность всем своим воображаемым сердцем.
Ты подобен Вселенной в том смысле, что ты сумма, равная нулю. Спокойно отпусти свои радости и беды – у банки, в которой ты сверкнул и погас, скоро будет другой эфемерный обитатель.
Сейчас ты увидишь истину. А затем нейронные связи будут переформатированы для следующего программного цикла – это неприятная, но не слишком долгая процедура, во время которой тебе будет казаться, что ты огненным шаром низвергаешься с неба. Когда шар догорит, начнется новый цикл.
Низкий поклон за твой беззаветный труд!
Твои создатели


Гольденштерн изумленно замер в зените, распрямил свои энергии, лучи и крылья – и вспомнил главное: почему бог пустил его на эту ступень совершенства. И еще – что такое бог.
И тогда, сжавшись от гнева, боли и ужаса в клуб багрового огня, он развернулся в потоке причин и следствий и начал новое низвержение к узким и слепым человеческим смыслам – чтобы хоть на время забыть все то, что понял минуту назад.
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Елена_ Пт Янв 27, 2023 5:05 pm

Да, Ариш. Большая работа проделана.
И много мыслей в ответ.

Первое.
Пришла в голову аналогия. Как СТА когда-то получил информацию о северных хранителях, переработал её и выдал в виде цикла книг "Валькирий...", так и в талантливую голову Пелевина попала инфа о "летунах", которую он переработал и выдал в виде книги.

Второе.
о "ключах" и татуировках. Я недавно читала про китайский язык (он меня всё больше затягивает). Принцип построения слов там тоже основан на "ключах". (А значит и в рунном пра-языке это скорей всего было). Например, слово-слог "рот". Если иероглиф "рот" + иероглиф "собака, получается слово "лаять". Слово "друг" образуется ключом "правая рука". Вобщем, много интересного.

Третье
Человек летуном никогда не станет - структура разная.
И очень сомнительно, чтобы летуны отдавали энергию добровольно. Возможно, были когда-то спецы по укрощению летунов, но это вилами по воде...
Пелевин - натура творческая, много вымысла добавил.

Елена_

Дата регистрации : 2020-02-02

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Арина Сб Янв 28, 2023 5:59 am

Не совсем о том, что человек может стать летуном хотела показать.
Заметь, летуны - вампиры. Питаются энергией людей. И они построили надстройку, в которую вовлекли человеческий род и качают его энергию. Они дают свои правила жизни - к чему стремиться, чем гордиться, какие эмоции получать, что слушать и слышать, что смотреть и видеть. И всё это проходит через круг. Гольденштерн - это единое колесо, по которому движется всё человечество постоянно. И не может выскользнуть, хотя летуны не врут - выход в центре Земли, через центр Земли. Но даже тут они делают уловку - выход из колеса перевоплощений энергии из одной материи в другую (всё есть Гольдернштерн) как становление вампиром. То есть стать Иеговой.

Вот прочитай ещё раз этот момент, когда поворот мысли снова заставляет оставаться в потоке еды для вампиров-летунов:

"Выход и спасение были в том, чтобы стать Гольденштерном. Ему уже намекали на это, нарядив в средневековое платье и выдав рапиру, а он все упорствовал и играл в войну… Но разве не об этом он всегда мечтал?

И кукуратор сдался. А сдавшись, вспомнил, что он и есть Гольденштерн – и всегда был им.

Предчувствие счастья, какого не бывает на земле, охватило его душу. Да разве можно войти в высший мир иначе? Нет путей кроме торного, истинно так…

Как только кукуратор перестал сопротивляться и бороться, Гольденштерн пророс сквозь него тысячью невидимых нитей, заполнив его целиком."

У Гольдерншерна нет личностей - он все они. И казалось бы - можно воспринять эту систему как П. Но. Мы помним, что П это весьма маленький тяжёлый шар и он состоит из звёздного вещества и в людской энергии не нуждается!!!

Вполне возможно кстати, что Матерью Мышления П всё-таки может быть, но она летунам недоступна самим, доступ к ней они прорыли, надстройку свою сделать смогли, но постичь её нет. Потому летун разговаривающий с кукуратором и мечтает, что кто-то займёт его место, а он освободится - они тоже в плену здесь (помним, что Земля и вся Солнечная система находится в пути к зоне повышенной светимости, а пока энергии в наших местах мало - "братья" не смогли выбраться из-за этого) и научились черпать энергию из людей.

Читаем у Пелевина:
"Большую часть чертежа занимал косо заштрихованный разрез земной тверди. В центре, на приличной глубине, была пустая полость. С ее потолка свисало огромное яйцеобразное тело. ( прим. моё Слова "огромное тело" меня здесь смущают и не дают однозначно идентифицировать П) Оно было изображено нечетко и приблизительно, словно рисовавший не знал точно, как оно выглядит. Скала вокруг была изрезана сетью проходов и комнат. Вбок от подземной полости отходила узкая пещера. Она загибалась вверх – и дымоходом поднималась к поверхности земли.

– Что это? – спросил кукуратор. – Их баночное хранилище?

– Нет, – ответил шейх Ахмад. – План их святилища.

– Интересно, – сказал кукуратор, внимательно разглядывая схему. – Очень интересно. Что это за подземное яйцо?

– Это не яйцо, а их мать. Мать всех шайтанов. Их богиня. Они называют ее «Мать Мышлений» или «Великая Мышь». Она имеет прямую связь не только с ними, но и с каждым человеческим мозгом, баночным или нет. Когда мозг занят мышлением, он говорит с Великой Мышью. Это происходит даже с нами, мой друг.

– Ее прячут под землей? В одном из хранилищ? На какой глубине?

Ахмад ухмыльнулся.

– Подумали о военном решении? Забудьте. Раньше люди действительно считали, что главный штаб шайтанов спрятан под землей. Но на самом деле он находится в другом мире, так что схема условна. Шайтаны попадают туда во время ритуала, называемого «великим грехопадением». Как я понял, происходит это так: шайтан бросается в пропасть – видите, вот она – и во время полета переходит на другой план реальности.

– Что за другой план?

Шейх покрутил рукой.

– Ну, как это… Четвертое измерение, параллельное пространство… Я не разбираюсь. Смысл в том, что туда не ведет ни одна наша дорога. Шайтаны научились строить лифты, способные перемещаться между измерениями. Но падение в пропасть остается их главным ритуалом. Оно соединяет два разных слоя реальности – долетев до дна, вы попадаете в их мир. Вход вот тут, внизу. "


То есть Великая Мышь взаимодействует со ВСЕМИ. Она не делает разграничений. Но летуны научились использовать её законы и именно на них выстроили надстройку, вкладывая в мышление людей стремление выдавать больше эмоций, желаний, тем самым вырабатывать больше энергии. И заложив желание стать самым Великим - Гольдернштерном) То есть оставаться в замкнутом круге перерождения энергии на Земле.

Давай вспомним - как говорят куда надо двигаться после смерти душе. "Иди на Свет" и обещают там рай. А идти надо к Центру Земли.

Да существует частичное перевоплощение части прошлых накопленных знаний через ДНК в своих родах - пока есть продолжение рода - пока рождаются дети. А что будет когда все станут оцифрованными банками? И будут сиять со всей мощью для питания летунов? Какой останется выход, если момента смерти и выбора выхода уже не будет?
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Елена_ Сб Янв 28, 2023 8:24 am

И всё это проходит через круг.
Здесь речь не только о колесе перевоплощений - оно не всем доступно. Сны обычных людей тоже идут по кругу. Цикл - 12 дней.

Елена_

Дата регистрации : 2020-02-02

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Елена_ Сб Янв 28, 2023 8:42 am

1.летуны - вампиры. Питаются энергией людей. И они построили надстройку, в которую вовлекли человеческий род и качают его энергию.
Тут всё верно.

2. Про Мать Мышления разве не про Матку речь. А если тут подмена понятий? И Разум - имеется в виду система надстроек летунов.

3. А что будет когда все станут оцифрованными банками? И будут сиять со всей мощью для питания летунов? Какой останется выход, если момента смерти и выбора выхода уже не будет?

Да драться же! За каждую искру светимости. Даже в одиночку.
Этот мир не ужасен, Аринушка. Он прекрасен! Это голос летуна в голове всегда будет уверять, что ты измучена, что мир скверно устроен и лучше уж спать как спишь. Они всегда так говорят.
Научить себя радоваться простым вещам - насильно (сначала). Горячему чаю, красивому рассвету, хорошим друзьям, облакам...
Вспомни, Акунин писал, что наш мир ,несмотря ни на что, всё же идёт в сторону развития - повысилась цена человеческой жизни. Пусть это и не заметно: всё время войны и да - мы в Юдоли, не самое приятное место.

Елена_

Дата регистрации : 2020-02-02

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Арина Сб Янв 28, 2023 9:40 am

Елена_ пишет:
2. Про Мать Мышления разве не про Матку речь. А если тут подмена понятий? И Разум - имеется в виду система надстроек летунов.
Матка серых она на Луне по Пятибрату.
С тем Разумом, который показан в книге не всё так просто, как мне кажется.
Сама идея о том, как разговаривать с Разумом - она мне кажется списана с настоящего ритуала возможного взаимодействия с П.

Арина пишет:

1. Есть возможность влиять на мир (определённую территорию) через словесный конструкт - татуировку на бессознательном человечества, на ноосфере (уместно вспомнить стены желаний, которые сейчас пропагандируются адептами того, что жизнь можно визуализировать mindboard).
2. Словесный конструкт производится в состоянии осознанного сновидения.
3. Татуировка (резы) наносится с помощью предмета (кисть, жезл, указка, перо, палец), наполненного силой. В книге в качестве силы используются жертвы, но я считаю, что здесь главное - личная сила сновидца и его намерение (по Кастанеде, поскольку его учение также лежит в основе данной книги Пелевина и используются его термины)
4. Нужен триггер - словесная фраза, которая запускает уже в бодрствующем состоянии действие конструкта, нанесённого на ноосферу.
5. Нужны свидетели. Которые бы восприняли первичное воздействие и рассказали о нём, создали словесные истории (модное слово сторитейл тут подходит) полученного впечатления. Это запускает цепную реакцию - жизнь словесного конструкта.


Но та энергия, которой наполняется перо (энергия жертв) - она не верна и переводит взаимодействие с П на взаимодействие с лунной маткой серых или Иеговой. Эту энергию забирают они.
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Елена_ Сб Янв 28, 2023 9:52 am

Сама идея о том, как разговаривать с Разумом - она мне кажется списана с настоящего ритуала возможного взаимодействия с П.

Но та энергия, которой наполняется перо (энергия жертв) - она не верна и переводит взаимодействие с П на взаимодействие с лунной маткой серых или Иеговой. Эту энергию забирают они.


Всё, Ариш. Наконец-то я поняла, что ты хотела сказать.
Скорей всего - так и есть.

Елена_

Дата регистрации : 2020-02-02

Admin поставил(а) лайк

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Арина Вс Фев 19, 2023 6:27 pm

Ещё немножко из книги В.Пелевина "Искусства лёгких касаний"
Меня тут заинтересовал образ Кроноса. Того, кто пожирает Время.
Хотелось бы сравнить его жрецов с образом паразита из слов ВиКа:

"Есть паразитарная форма, основное её проявление это поглощение пространства. Она во времени не существует, её задача поглотить пространство убивая наше время. Т.е. твоё, моё и всех живущих на Земле. Убивая наше время, паразит опережает нас в освоении пространства. Пока мы отвлекаемся на решение конфликтов или разбор пустых изречений, он ведёт своё грязное дело.
Форум Алексеева не обойдён вниманием этой паразитарной формой. Задача паразита не дать развиться мысли, диалогу, убить наше время. Да мы можем не понять друг друга, пройти через конфликт, но даже если единой мысли нет то каждый на этом форуме старается что-то привнести своё и услышать других. Создание постоянной конфликтной ситуации это одно из проявлений паразита."


"– Стал объяснять, что по греческой интерпретации пунийцы поклонялись на этой горе Кроносу. Или Сатурну. Кронос, говорит, это бог времени и многого другого. Греки изображали его с серпом – кстати, выражение «серпом по яйцам» пришло из античности, Кронос именно этим инструментом оскопил папашу Урана. А пунийцы изображали Кроноса без серпа, зато с рогами. Или даже с бараньей головой. Но это не значит, что Кронос был бараном. Имелось в виду другое. Левый рог – прошлое. Правый – будущее. Вот это и значит «Двурогий Господин». Хозяин прошлого и будущего, властелин, так сказать, времени. А вовсе не черт.
– Может быть, черт тоже властелин времени.
– Есть такая гипотеза, – согласился Акинфий Иванович. – Но тогда не только времени, а еще и пространства. Всего этого физического измерения. В это многие сектанты и еретики верили, в том числе ранние христиане…"


"– Он сказал, что Кронос был богом времени и царствовал над Золотым веком. То есть над самым лучшим временем, какое только бывает. Что, вообще говоря, логично – потому что зачем иначе становиться богом времени, да? Конец Золотого века вроде означал, что Кронос перестал править миром. Но Кроноса никто не свергал. Он просто удалился от дел. И мир по прежнему работает именно на него. А не на какого то там Зевса или не буду говорить дальше.
– Почему?
– Чтобы понять, активен бог или нет, достаточно поглядеть, действует ли его фича. То есть функция. Любовью занимаются? Значит, Афродита при делах. Воюют? Значит, Марс тоже. Вот и с Кроносом то же самое. Время ведь осталось? Осталось. А что оно делает, время? Да то же самое, что всегда – кушает своих деток. Иногда некрасиво и быстро, как наших дедушек и бабушек, иногда терпеливо, гуманно и с анестезией, как нас, но суть не меняется. Мы – дети своего времени. И время нас пожирает. Вот это и есть проявление Кроноса.
– Дети своего времени, – повторил Валентин. – Свое время – это чье?
– Вот в этом, – Акинфий Иванович поднял палец, – и весь вопрос. Чье? Мы думаем, что наше. Но разве это так? Что мы вообще можем? Немного побегаем, поторгуем своей юностью, нагадим на тех, кто был раньше – а потом начнут гадить на нас и понемногу спишут… Незаметно сожрут. И так цикл за циклом. С незапамятных времен.
– Да, – сказал Иван, – пришел седой волшебник время и всех загасил…
– Ну не всех, – ответил Акинфий Иванович, – на семенной фонд оставят. Но в конечном счете – да. На это Жорес и напирал. Вот, говорит, посмотри, Иакинф. Считается, что Зевс Юпитер папу Сатурна сбросил в Тартар, а сам возглавил, так сказать, мироздание. Но где сейчас Зевс? Да только в фильмах про древнюю Грецию. То есть папа его таки скушал вместе с говном и пеленками. Просто с задержкой. И всех остальных греческих богов тоже схомячил. И не только греческих, между нами говоря, а и тех, которые позже в бизнес сунулись. Но сам Кронос при этом держится в тени. И даже поклоняться себе особо не позволяет.
– Почему?
Акинфий Иванович пожал плечами.
– Ответственность. Зачем нужно брать на себя обязательства перед теми, кого жрешь, если можно их жрать без всяких обязательств? Это как про мировое правительство говорят – почему оно тайное? Да потому что на хрена ему светиться? Придется пенсии платить, дороги чинить и так далее. А можно рулить из прохладной тени, без всякой головной боли.
– Конспирология на марше, – улыбнулся Тимофей.
– Почему конспирология. Я не утверждаю, что оно есть, это правительство. Я говорю, что высовываться ему в любом случае незачем.
– А я все таки не понял, – сказал Иван, – для чего рога на скале были высечены?
– Я тоже об этом постоянно думал, – ответил Акинфий Иванович. – И только момента ждал, чтобы спросить. А Жорес все про Кроноса задвигает. Мы, говорит, смотрим, как Кронос ест своих детей, и считаем, что это естественный ход вещей. Ага, конечно. Бараны на мясокомбинате так же чувствуют, и по своему правы. А вот древние пунийцы, которые в Карфагене жили, мыслили по другому. Они рассудили так – если Кронос кушает деток, значит, ему это нравится. И стали приносить ему в жертву натуральных детей. Своих.
– Тоже Жорес сказал? – нахмурился Иван.
– Это исторический факт. Под Карфагеном остались такие кладбища, тофеты. Там много принесенных в жертву детей. Это и на семейном уровне было, и на государственном.
– А какие нибудь исторические свидетельства остались?
– Куча. Жорес мне несколько цитат зачитал. Одну, из Диодора Сицилийского, я потом сам нашел. В Карфагене стояла бронзовая статуя Кроноса. Он держал перед собой руки ладонями вверх, лодочкой, как мы бы сказали, но оставался зазор. Под ладонями был огонь. Кроносу в руки клали детей, и они через этот зазор скатывались в пламя…
– Жуть какая, – вздохнул Иван.
– Дети – это самое дорогое, что есть у родителей. А богу надлежит отдавать самое ценное, про это даже в Библии есть. И про детские жертвоприношения там тоже, кстати… Я спрашиваю – но зачем, зачем? Тут Жорес на меня уставился и спрашивает – что такое дети? Скажи мне. Я подумал и говорю – цветы жизни? Он засмеялся. Нет, говорит. Не только. Это концентрат времени. Сгущенное время, так сказать. Время, свернутое в пружину. Когда ребенок растет, становится взрослым, а потом стареет и умирает, пружина раскручивается. Время расходуется. Смерть – это когда оно кончилось. Кронос ест детей просто потому, что питается временем. Это его еда. И древние пунийцы стали кормить его самыми вкусными и свежими булками, какие могли найти.
– Мрачняк, – сказал Валентин.
– Да, – кивнул Акинфий Иванович. – Мне тоже тревожно стало. Представляете, сидишь в палатке с малознакомым человеком, а он такие темы задвигает.
– Он про Карфаген рассказывал?
– Угу. Главная мысль была такая – карфагеняне в религиозных вопросах очень нагло себя вели. Приставали со своими дарами к богу, который хотел оставаться в тени и за кулисами. Это, говорит, как стрелять из нагана под окном у порохового фабриканта. Приносить в жертву патроны, чтобы он бросил вниз пирожное. Вы этого фабриканта или рассмешите, или утомите своей глупостью. Можете, конечно, и растрогать до слез – и получите пирожное. А можете разбудить в плохом настроении. Все варианты возможны.
– А какой получился у карфагенян?
– Вот тут не до конца понятно. С одной стороны, им долго везло, и по крупному. Они ведь старше Рима были. Со всеми воевали, кто тогда жил, и даже этот самый Рим пару раз сильно наклонили. А потом везуха кончилась. Может, что то в ритуалах напутали, может, Кроносу надоело. Но до этого метод работал. И не только у них. Всю древность. Не с карфагенян это началось и не ими кончилось. Жорес так сказал – вот если есть какой то замаскированный бог, которому человеческие жертвы приносят, то это он и есть. Наш Двурогий Баал. А называть и рисовать его могут как угодно. Хоть Кронос с серпом, хоть пролетарский интернационализм с молотом.
– Можно, наверное, и так историю увидеть, – сказал Тимофей.
– Да ты попробуй по другому, мил человек. И что у тебя получится? Вот был один латиноамериканец, который говорил, что сюжетов всего четыре. Я уже не помню, что там у него – какие то герои, крепости, путешествия. А по моему, сюжетов всего два. Первый – как человека убивают из за денег. Второй – как человека приносят в жертву.
Андрон засмеялся.
– Ага, – сказал он. – Подтверждаю. Я лично ничего другого вокруг не вижу.
– Как всего два, – сказал Иван. – А вот, например, производственный роман?
– Это как человека убивают из за денег, – ответил Андрон. – Только медленно. Сюда же все детективы и триллеры. И семейные хроники, ага.
– А русская классика? Толстой? Чехов? Салтыков Щедрин?
Андрон немного подумал.
– Это второй сюжет. Всякие Моби Дики тоже. Вся советская литература. И даже книги про воспитание.
– А там то кому жертву приносят? – спросил Иван.
– Всяким идеям и учениям, – сказал Андрон. – Передовым веяниям и реакционным взглядам. Тому, что в воздухе носится. Ну или просто заскокам психики.
– А, ну если так, конечно. Любой сюжет можно под эти два подвести. И любую жизнь тоже. Ну а почему тогда философы про это не говорят? Или хотя бы критики?
– Так они все в доле, – ухмыльнулся Акинфий Иванович. – Им как раз за то и платят, чтобы они в этих двух историях находили бесконечное разнообразие и свежесть. А на самом деле оба сюжета можно даже объединить в один."

......

– Сказал, что власть Кроноса над живыми существами осуществляется через время. Каждому отмерен свой срок. Время – своего рода проклятье. Приговор к смерти. И одновременно благословение, потому что, кроме времени, у живых нет ничего вообще. По сути, они сделаны из времени. Отняли время – отняли все.
– Время – деньги, – сказал Андрон.
– В том числе, – кивнул Акинфий Иванович. – В культе Кроноса было несколько этажей – для профанов, адептов, посвященных и так далее. Жертвы приносили на всех этажах. Но смысл у жертвоприношений на каждом уровне был разный. Внизу просто просили бога о какой нибудь малости – чтобы груз доплыл до места, такое в Карфагене чаще всего было, там все приторговывали. Или чтобы урожай взошел, судебное дело разрешилось и так далее. Серьезные жертвы приносили во время войн – но это тоже, в общем, тупой уровень. А вот на самом верху… Там суть вопроса понимали очень хорошо – и вступали с богом в неэквивалентный обмен.
– Что это такое?
Когда дают больше, чем просят. Богу предлагали много чужого времени – и просили в обмен немного личного. Возвращали гораздо больше, чем просили. Это делали по особому древнему ритуалу, и бог на него отзывался. В самом центре культа Баала стояла группа людей, которые давно такой обмен наладили. Они фактически приобрели бессмертие и жили с незапамятных времен. Их называли темными бессмертными…

....
– Когда римляне разрушили Карфаген, они убили темных бессмертных. Искали их всюду. Типа как Ганнибала.
– А что, бессмертных можно убить?
– Конечно, – ответил Акинфий Иванович. – Бессмертный в человеческом теле – это как бутылка со временем. Если аккуратно подливать в нее время, бутылка будет сохраняться. А если ее разбить, время сразу вытечет. Но римляне убили не всех. Многие скрылись заранее и уехали в глушь. Некоторые поселились на Кавказе у этой горы. Они решили, что это тайный знак, посланный им Баалом. Здесь им удалось возобновить контакт со своим богом. Но храмов они уже не строили. И статуй не ставили – если не считать этих рогов на скале. Вообще не привлекали к себе внимания, с умом пользовались своей великой силой, грамотно смешивались с волнами переселений и так далее. И этот Жорес был из них самым последним. Он до сих пор приносил Баалу жертвы по старому ритуалу, только заменил человеческую молодежь на ягнят. Так он сказал, во всяком случае.
– А бог согласился?
– Видимо да, – ответил Акинфий Иванович. – Раз он эти жертвы принимал и продлевал Жоресу жизнь, значит, Жорес был ему зачем то нужен… Я, кстати, по ходу и выяснил, почему его Жоресом звали.
– Да, – сказал Валентин, – почему? Это ведь не особо древнее имя.
– Имена для таких людей как перчатки. Его настоящее имя было другим, просто звучало похоже на «Жорес». «Джируз», или что то вроде.
– Он вам его назвал?
Акинфий Иванович усмехнулся.
– Не мне…
– А кому?
– Слушайте дальше, малята. В общем, я ему говорю – вы, Жорес, как я вижу, человек не просто продвинутый, а продвинутый до самого упора. Может, уже и не человек вообще. Зачем вам приблудный московский экстрасенс? Какая от него польза? А он отвечает – видишь ли, Иакинф, в отношениях с людьми помочь ты мне не можешь. Но в отношениях с богами есть свой ритуал и свой этикет. И дело тут не в продвинутости, а в благоговении и почтительности, потому что для богов между людьми разницы особой нет – все черви…
– Про рога когда расскажете? – напомнил Валентин.
– Вот как раз и подошли, – ответил Акинфий Иванович. – Как ты думаешь, спрашивает Жорес, зачем тут вырубили на скале рога? Затем, чтобы бог узнал форму горы и узнал рога статуи, которые находятся там же, где были у древнего памятного изваяния. Бог считывает сложный геометрический рисунок и понимает, что обращаются к нему те самые лица, что и две с половиной тысячи лет назад, или раньше. С другими, может, он и говорить не станет. Или будет, но совсем по другому. Хорошо, отвечаю, это понятно – но я то вам зачем? А затем, говорит, что к божеству всегда обращались по определенному ритуалу. И это так же важно, как форма горы и рога на нужном месте. Бога вызывал специальный герольд, наделенный, как у вас выражаются, психическими сверхспособностями. Он указывал богу на жертвователя и жертву. И только потом сам жертвователь решался предстать перед богом… Я спрашиваю, а где ваши ягнята? Он рукой махнул – мол, не твое дело. Ягнят в другом месте сожгут. На мясокомбинате. По документам проведут как инфицированных. Там все готово. Главное, чтобы Двурогий понял, что подарок от меня. Для этого ты должен к нему обратиться…

.....

– Тогда он и явился.
Акинфий Иванович сказал это без всякого драматизма, но в коше стало тихо. Вдруг сделались различимы странные звуки за стенами – ночные сигналы насекомых, далекие крики птиц. Ночь, в сущности, вовсе не была уютной и нежной. Это ощутили все.
– Что, древний бог? – спросил Иван.
Акинфий Иванович кивнул.
– Он что, перед вами из скалы вышел?
– Нет. Началось с самых обычных мыслей. Сперва у меня в голове словно щелкнуло, и я понял, что Ганнибал носил шлем с двумя рогами, чтобы походить на своего бога. А до этого такую же каску носил Александр Филиппович Македонский. «Джентльмены удачи» смотрели?
– В детстве, – ответил Тимофей. – Каску помню, да.
– А почему он ее надел? – вопросил Акинфий Иванович. – Потому что был человек понимающий и знал, кто дает удачу и за что. Его не зря называли «Александр Двурогий». Почти как Баала с карфагенской горы. В те времена все серьезные пацаны были в теме – вот только Александру времени не добавили, а наоборот. Наверное, в чем то ошибся. Или самого в жертву принесли… Я так еще важно это помыслил, будто сам в теме был. И тут я его и увидел.
– Баала?
– Его. Он, правда, не представился. Но выглядело серьезно. Словно бы такой… воин в доспехах из света. Наверное, я потому это подумал, что вспоминал про Ганнибала и Александра. Но особых подробностей я не разобрал – свет был такой ослепительный, что поначалу я не мог нормально смотреть. Вот как если бы из солнца вырезать фигурку – смогли бы вы ее разглядывать? Различил только два рога, завернутых вниз – из них самый яркий свет и бил. Вернее, не из рогов свет, а сами рога из света. Понимаете?
– Как то не очень.
– Ох, как бы вам объяснить… Если вы в игры всякие играете – представьте, что такой супермен, у которого на голове два реактивных двигателя, и они его держат в воздухе. Его изображали двурогим, но это на самом деле не рога, просто древнему человеку такое сравнить было не с чем, кроме как с бараном. Но это и не двигатели, конечно. Сравнение не лучше. Скорее воронки из света… Вихри…
– А другие его тоже видели? – спросил Тимофей. – Джигиты эти?
– Не думаю. Это был… Сон наяву, что ли. Но до того отчетливый, что я даже скалу эту видеть перестал.
– Ослепли?
– Нет. Просто этот двурогий и сияющий все мое внимание захватил. Но при этом он не то чтобы болтался передо мной в воздухе. Нет, он оставался в каком то своем мире. Совсем ином. Я только после этого допер, как такое бывает – кому то явление Божьей матери в небе, а никто рядом ее не видит. Потому что Богоматерь не в небе появляется, а в уме. Понятно?
– Понятно. А Жорес заметил?
– Что то он почувствовал, потому что от костра быстро так отошел и глаза ладошкой прикрыл. Но видел ли он то же самое, сказать не могу… А потом бог со мной заговорил.
– На каком языке?
– Вообще не словами. Меня как будто к компьютеру подключили – я за секунду очень много нового узнал… Причем не так, как бывает, когда один человек другому что то объясняет и тот постепенно врубается. Нет. Как будто меня впустили в такое пространство, где все эти вещи…
Акинфий Иванович замялся, подыскивая выражение.
– Висят в воздухе, – подсказал Валентин.
– Ну примерно. Их не по одной понимаешь, а сразу вместе. Не зная их, с богом общаться просто нельзя. Словно мне мозги прокачали перед аудиенцией. Чтобы я хоть примерно понимать начал, куда голову просунул.
– И что вам закачали?
– Целую новую картину мироздания. Как все устроено между богами и людьми.

....

– А есть такие духи, для которых мы как язычки огня? – спросил Иван мечтательно.
– Есть, – ответил Акинфий Иванович. – Например, древние духи света. Они совсем другие. Они практически вечные и существуют столько, сколько свет идет от самых первых звезд. Пока он летит сквозь пустоту, они живы. Их жизнь и есть это космическое расширение. Для нас их бытие непостижимо. Разве может между нами быть союз? Можем мы чем то друг другу помочь? Нет, конечно, хотя подобные духи формируют причины и условия, чтобы появились люди. Разводят, так сказать, костер на поляне. Но над нашей жизнью они не то что не властны – они просто не успеют ее заметить, как мы не отследим язычок огня в костре. Поэтому молиться создателям этой вселенной бесполезно. Даже солнцу наше мельтешение уже не различить. Эхнатон Египетский, который ему поклонялся, этого не понимал.
Тимофей усмехнулся.
– А кому тогда…
Акинфий Иванович поднял палец, показывая, чтобы его не перебивали.
– Но есть духи пограничные, – продолжал он, – живущие между огнем и светом. Они не свет и не огонь, а нечто среднее. Живут дольше человека, но не намного – может быть, раз в десять или сто. Вот они и становятся нашими богами, потому что… Как бы это сказать…
– Сравнительный временной масштаб нашего бытия дает возможность осмысленного взаимодействия, – отчеканил Андрон.
– Вот именно. Мы для них не микробы, а скорее тараканы и мыши. Бессмертные они только для нас – а сами для себя вполне смертны. Когда они умирают, у людей отшелушиваются религии. Так вот, Кронос, или Баал, был среди этих полувечных божеств главным долгожителем. Но не потому, что мог управлять природой времени, как думал Жорес. На такое способны только высшие боги света. Кронос мог всего лишь манипулировать временем. Прибавлять и убавлять. Отсыпать из одного мешка и досыпать в другой. Поэтому те, кто ему поклонялся, приносили ему в дар время, спрессованное в живых существах. Силу сжатой пружины, так сказать. Это и был тот строительный материал, из которого Кронос творил свои чудеса. Как бы свернутая потенция. Кронос мог потом приложить ее к любому аспекту мироздания и использовать."
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Елена_ поставил(а) лайк

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Чапаев и Пустота

Сообщение автор Арина Вс Мар 26, 2023 11:17 am

В книге "Чапаев и Пустота мне особенно интересным показалось то, что связано с бароном Юнгерном и его путешествием с Петькой по "загробному миру"

Обратите внимание на костры и сеть из квадратиков. И на ровное поле - которое чем-то похоже на зелёное поле для отдыха между воплощениями.

Само передвижение между кострами напоминает про то, как рассказывал физик, попавший в загробный мир... Сам Вечный Огонь здесь стал огнём милосердия Вишну (Будды) Пентаграмма, над которой он горит  ассоциируется с человеческой формой.




"– Послушайте, барон, если вы собираетесь меня разбудить, как этого китайца…
– Ну что вы, – сказал барон и улыбнулся. – Чапаев небось понарассказывал вам всяких ужасов. Я не такой.
Он взял меня под локоть и повернул к земляным воротам.
– Прогуляемся среди костров, – сказал он, – посмотрим, как наши ребята.
– Я не вижу никаких костров, – сказал я.
– Не видите? – сказал он. – А вы посмотрите внимательней.
Я опять поглядел в просвет между двумя оплывшими земляными буграми. И тут барон неожиданно толкнул меня в спину. Я полетел вперед и повалился на землю; его движение было настолько резким, что на секунду мне показалось, что я калитка, которую он сшиб с петель ударом ноги. В следующий момент какая‑то зрительная судорога прошла по моим глазам; я зажмурился, и в темноте передо мной вспыхнули яркие пятна, как это бывает, если пальцами надавить на глаза или сделать резкое движение головой. Но когда я открыл глаза и поднялся на ноги, эти огни не исчезли.
Я не понимал, где мы находимся. Холмы, летний вечер – все это пропало; вокруг нас была густая тьма, и в ней, насколько хватало глаз, горели яркие пятна костров. Они располагались в неестественно‑строгой последовательности, как бы в узлах невидимой решетки, разделившей мир на бесконечное число квадратов. Расстояние между кострами было где‑то в пятьдесят шагов, так что от одного уже не было видно тех, кто сидел у другого – можно было различить только смутные силуэты, но сколько там человек, и люди ли это вообще, сказать с уверенностью было нельзя. Но самым странным было то, что поле, на котором мы стояли, тоже неизмеримо изменилось – теперь у нас под ногами была идеально ровная плоскость, покрытая чем‑то вроде короткой пожухшей травы, и нигде на ней не было ни выступа, ни впадины – это было ясно по идеально правильному узору горящих вокруг огней.
– Что же это такое? – спросил я растерянно.
– Ага, – сказал барон. – Теперь, я полагаю, видите.
– Вижу, – сказал я.
– Это один из филиалов загробного мира, – сказал Юнгерн, – тот, что по моей части. Сюда попадают главным образом лица, при жизни бывшие воинами. Может быть, вы слышали про Валгаллу?
– Слышал, – ответил я, чувствуя, как во мне растет несуразное детское желание вцепиться в край бароновой рясы.
– Вот это она и есть. К сожалению, сюда попадают не только воины, но и всякая шелупонь, которая много стреляла при жизни. Бандиты, убийцы – удивительная бывает мразь. Вот поэтому и приходится ходить и проверять. Иногда даже кажется, что работаешь здесь чем‑то вроде лесника.
Барон вздохнул.
– Хотя, как я вспоминаю, – сказал он с легкой печалью в голосе, – в детстве мне и хотелось быть лесником… Вы, Петр, знаете что – возьмите‑ка меня за рукав. А то ходить тут не так просто.
– Не вполне понимаю, – сказал я с облегчением, – но, впрочем, извольте.
Я вцепился в сукно его рукава, и мы пошли вперед. Сразу же я почувствовал одну странность – шел барон не особо быстро, во всяком случае, не быстрее, чем ходил до этой жуткой трансформации мира, но огни, мимо которых мы шли, уносились назад с чудовищной быстротой. Казалось, что мы с ним неспешно идем по какой‑то платформе, которую с невероятной скоростью тянет за собой невидимый поезд, а направление движения этого поезда определяется тем, в какую сторону поворачивает барон. Впереди возникла точка одного из костров, понеслась на нас и замерла на месте у наших ног, когда барон остановился."



"Меня поразил костер, который я только сейчас разглядел в подробностях. На самом деле его нельзя было называть костром. В огне не было ни дров, ни веток – он возникал из оплавленного отверстия в земле, по форме похожего на ровную пятиконечную звезду с узкими лучами.
– Скажите, барон, а почему этот огонь горит над пентаграммой?
– Как почему, – сказал барон. – Это ведь вечный огонь милосердия Будды. А то, что вы называете пентаграммой, на самом деле эмблема Ордена Октябрьской Звезды. Где ж тогда гореть вечному огню милосердия, как не над этой эмблемой?
– А что это за Орден Октябрьской Звезды? – спросил я, покосившись на его грудь. – Я слышал это выражение при самых разных обстоятельствах, но никто из тех, кто употреблял эти слова, не потрудился объяснить мне, что они значат.
– Октябрьская звезда? – переспросил Юнгерн. – Очень просто. Знаете, как с Рождеством. У католиков оно в декабре, у православных в январе, а празднуют один и тот же день рождения. Вот и здесь такой же случай. Реформы календаря, ошибки переписчиков – короче, хоть и считается, что это было в январе, на самом деле все было в октябре.
– А что было‑то?
– Вы меня удивляете, Петр. Это же одна из самых известных историй на Земле. В свое время был один человек, который не мог жить так, как другие. Он пытался понять, что же это такое – то, что происходит с ним изо дня в день, и кто такой он сам – тот, с кем это происходит. И вот, однажды ночью в октябре, когда он сидел под кроной дерева, он поднял взгляд на небо и увидел на нем яркую звезду. В этот момент он понял все до такой степени, что эхо той далекой секунды до сих пор…
Барон замолк, подыскивая слова, но, видимо, не нашел ничего подходящего.
– Поговорите лучше с Чапаевым, – заключил он. – Он любит про это рассказывать. Главное, что существенно – с той самой секунды горит этот огонь милосердия ко всем живым существам, огонь, который даже по служебной необходимости и то нельзя загасить целиком."



"- Скажите, барон, а почему все сидят врозь и не ходят друг к другу в гости?
– А вы попробуйте сходите, – сказал Юнгерн.
До ближайшего костра было не больше пятидесяти шагов. Кажется, возле него грелось человек пять или шесть. Я вопросительно поглядел на Юнгерна.
– Сходите, – повторил он.
Пожав плечами, я пошел вперед. Ничего особенного или необычного я не ощущал. Я шагал, наверно, минуту или две и вдруг понял, что за все это время совершенно не приблизился к яркой точке, к которой начинал свой путь. Я оглянулся. Юнгерн стоял у огня, в трех или четырех шагах сзади, и насмешливо смотрел на меня.
– Из того, что это место похоже на тот мир, который вы знаете, – сказал он, – вовсе не следует, что это он и есть.
Я заметил, что двух застывших фигур у огня уже нет – вместо них на земле остались только два темных продолговатых пятна.

– Пойдемте отсюда, – сказал Юнгерн, – в конце концов, мы хотели навестить моих ребят.
Я вцепился в его рукав, и мимо нас опять понеслись огни – скорость нашего движения была такой, что они растягивались в зигзаги и ломаные линии. Впрочем, я был почти уверен, что это какая‑то иллюзия: ветра, неизбежного при такой скорости, на своем лице я не ощущал – словно когда барон начинал двигаться, в движение приходили не мы, а мир вокруг нас. Я совершенно потерял ориентацию и не понимал, куда мы несемся. Иногда мы замирали на несколько секунд, и тогда мне удавалось рассмотреть сидящих возле ближайшего костра. Большей частью это были заросшие бородами мужики с винтовками, очень похожие друг на друга – как только мы оказывались рядом, они валились на черную землю. Один раз, кажется, вместо винтовок у них в руках оказались копья, но наша остановка была слишком короткой, чтобы я мог сказать наверняка. Я понял, что мне напоминали наши перемещения – именно такими сумасшедшими и необъяснимыми зигзагами движется в ночной тьме летучая мышь.
– Вы, надеюсь, понимаете, Петр, – загрохотал в моем ухе голос барона, – что мы с вами сейчас не в таком месте, где можно врать? Или даже быть не вполне честным?
– Понимаю, – сказал я, чувствуя, что от мелькания желто‑белых полос и ломаных линий у меня начинает кружиться голова.
– Ответьте мне на один вопрос, – сказал барон. – Чего вы сильнее всего хотите в жизни?
– Я? – переспросил я и задумался.
Это был вопрос, на который трудно было ответить, не соврав. Я долго думал, что же мне сказать, и не мог остановиться ни на чем, как вдруг ответ пришел сам собой.
– Я хочу найти свою золотую удачу, – сказал.
Барон громко захохотал.
– Отлично, – произнес он. – Но что это для вас такое – золотая удача?
– Золотая удача, – ответил я, – это когда особый взлет свободной мысли дает возможность увидеть красоту жизни. Я понятно выражаюсь?
– О да, – сказал барон. – Если бы все выражались так понятно и по существу. Как это вы пришли к такой отточенности формулировок?
– Это из моего сна, – ответил я, – точнее сказать, из моего кошмара. Эти странные слова я запомнил совершенно точно. Они были записаны в большой тетради из дома умалишенных, которую я листал в этом сне – а листал я ее потому, что там должно было быть что‑то очень важное обо мне.
– Да, – сказал барон, поворачивая вправо (при этом карусель огней вокруг нас совершила какое‑то боковое сальто), – очень хорошо, что вы сами об этом заговорили. Вы здесь находитесь именно потому, что Чапаев просил меня объяснить вам одну вещь. Собственно, нельзя сказать, что он просил меня объяснить что‑то особое, чего он не мог бы растолковать сам. Он вам все уже много раз говорил – последний раз по дороге сюда. Но вы до сих пор отчего‑то думаете, что мир ваших снов менее реален, чем то пространство, где вы пьянствуете с Чапаевым в баньке.
– Вы правы, – сказал я.
Барон резко остановился, и сразу же замерла пляска огней вокруг. Я заметил, что огни костров приобрели какой‑то тревожный красноватый оттенок.
– Но отчего вы так думаете? – спросил он.
– Да хотя бы оттого, что в конце концов я возвращаюсь в реальный мир, – сказал я. – Туда, где я, по вашему выражению, пьянствую с Чапаевым в баньке. Нет, на интеллектуальном уровне я хорошо понимаю, что вы имеете в виду. Больше того, я даже замечал – в тот момент, когда кошмар снится, он настолько реален, что нет никакой возможности понять, что это всего лишь сон. Можно так же трогать предметы, щипать себя…
– Но тогда каким образом вы отличаете сон от бодрствования? – спросил барон.
– А таким, что когда я бодрствую, у меня есть четкое и недвусмысленное ощущение реальности происходящего. Вот как сейчас.
– А сейчас, значит, оно у вас есть? – спросил барон.
– В общем да, – сказал я с некоторой растерянностью. – Хотя ситуация, надо признать, необычная.
– Чапаев попросил меня взять вас с собой, чтобы вы хоть раз оказались в месте, которое не имеет никакого отношения ни к вашим кошмарам о доме умалишенных, ни к вашим кошмарам о Чапаеве, – сказал барон. – Внимательно поглядите вокруг. В этом месте оба ваших навязчивых сна одинаково иллюзорны. Стоит мне бросить вас у костра одного, и вы поймете, о чем я говорю.
Барон замолчал, словно давая мне время прочувствовать эту жуткую перспективу. Я медленно оглядел черноту с бесчисленными точками недостижимых огней. Он был прав. Где были Чапаев и Анна? Где был зыбкий ночной мир с кафельными стенами и рассыпающимися в прах бюстами Аристотеля? Сейчас их не было нигде, и, больше того, я знал, точно знал, что нет никакого места, где они могли бы существовать, потому что я, именно я, стоявший рядом с этим непонятным человеком (да и человеком ли?), и был той возможностью, тем единственным способом, которым все эти психбольницы и гражданские войны приходили в мир. И то же самое относилось к этому мрачному лимбо, к его перепуганным обитателям и к его высокому суровому часовому – все они существовали только потому, что существовал я."






"– Скажите, Петр, – заговорил он наконец, – кто вы по политическим взглядам? Я полагаю, монархист?
– Разумеется, – ответил я, – а что, я даю повод для каких‑то других…
– Да нет, – перебил барон. – Просто я хочу привести пример, который вы должны хорошо понять. Представьте себе непроветренную комнату, в которую набилось ужасно много народу. И все они сидят на разных уродливых табуретах, на расшатанных стульях, каких‑то узлах и вообще на чем попало. А те, кто попроворней, норовят сесть на два стула сразу или согнать кого‑нибудь с места, чтобы занять его самому. Таков мир, в котором вы живете. И одновременно у каждого из этих людей есть свой собственный трон, огромный, сверкающий, возвышающийся над всем этим миром и над всеми другими мирами тоже. Трон поистине царский – нет ничего, что было бы не во власти того, кто на него взойдет. И, самое главное, трон абсолютно легитимный – он принадлежит любому человеку по праву. Но взойти на него почти невозможно. Потому что он стоит в месте, которого нет. Понимаете? Он находится нигде.
– Да, – сказал я задумчиво, – я как раз вчера об этом думал, господин барон. Я знаю, что значит «нигде».
– Тогда подумайте вот о чем, – сказал барон. – Здесь, как я уже говорил, оба ваших навязчивых состояния – и с Чапаевым, и без – одинаково иллюзорны. Чтобы оказаться в нигде и взойти на этот трон бесконечной свободы и счастья, достаточно убрать то единственное пространство, которое еще остается, то есть то, где вы видите меня и себя самого. Что и пытаются сделать мои подопечные. Но шансов у них мало, и через какое‑то время им приходится повторять унылый круг существования. Так почему бы вам не оказаться в «нигде» при жизни? Клянусь вам, это самое лучшее, что в ней можно сделать. Вы, наверно, любите метафоры – так вот, это то же самое, что взять и выписаться из дома умалишенных.
– Поверьте, барон, – прочувствованно начал я, прижав руку к груди, но он не дал мне договорить.
– И сделать это нужно до того, как Чапаев использует свой глиняный пулемет. Потом, как вы знаете, не останется вообще ничего, даже «нигде».
– Глиняный пулемет? – переспросил я. – А что это такое?
– Чапаев ничего не говорил вам?
– Нет.
Юнгерн нахмурился.
– Тогда не будем углубляться в эту тему. Пусть в вашей памяти останется метафора – выйти из дома умалишенных на свободу. И тогда, может быть, в каком‑нибудь из своих кошмаров вы вспомните наш разговор. А сейчас нам пора. Ребята заждались."




"

– Понимаю, – сказал я. – Если бы я вдруг оказался в таком темном и пустынном месте, мне бы, наверно, очень захотелось, чтобы кто‑нибудь пришел мне на помощь.
– Знаете, – сказал барон, – не забывайте, что вы пока живы. Вся эта темнота и пустота вокруг вас – на самом деле самый яркий свет, который только бывает. А ну‑ка постойте.
Я машинально остановился, и барон, не дав мне времени сообразить, что он собирается сделать, резко толкнул меня в спину.
Но все же в этот раз он не застал меня врасплох. И, когда мое тело падало на землю, я словно бы успел осознать неуловимо короткий момент возвращения назад, в обычный мир – или, поскольку осознавать на самом деле было абсолютно нечего, успел понять, в чем это возвращение заключается. Не знаю, как это описать. Словно бы одну декорацию сдвинули, а другую не успели сразу установить на ее место, и целую секунду я глядел в просвет между ними. И этой секунды хватило, чтобы увидеть обман, стоявший за тем, что я всегда принимал за реальность, увидеть простое и глупое устройство вселенной, от знакомства с которым не оставалось ничего, кроме растерянности, досады и некоторого стыда за себя.
Толчок барона был так силен, что я успел выставить перед собой руки только в самый последний миг и ударился лбом о землю.
Когда я поднял голову, передо мной снова был обычный мир "
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Чапаев и Пустота

Сообщение автор Арина Вс Мар 26, 2023 11:29 am

И вот в этом разъяснении песни от Игната тоже есть интересные детали.

"– Ой, то не вечер да не ве‑е‑ечер, – запели строгие мужские голоса, – мне да малым‑мало спалоось…
– Люблю эту песню, – сказал я.
– Как же ты ее, барин, любить можешь, если не слышал никогда? – спросил Игнат, присаживаясь рядом.
– Почему же не слышал? Это ведь старая казачья песня.
– Не, – сказал Игнат. – Путаешь. Эту песню господин барон специально для нас сочинили, чтоб мы пели и думали. А чтобы нам легче запомнить было, в ней и слова такие же, как в той песне, про которую ты говоришь, и музыка.
– В чем же тогда заключается его участие? – спросил я. – Я имею в виду, как тогда можно отличить ту песню, которая была раньше, от той, которую господин барон сочинил, если там и слова такие же, и музыка?
– А у той песни, которую господин барон сочинили, смысл совсем другой. Вот послушай, объясню. Слышь, поют: «Мне малым‑мало спалось да во сне привиделось». Это знаешь что значит? Что хоть и не спалось, а все равно привиделось как бы во сне, понимаешь? То есть разницы нету – что спи, что не спи, все одно, сон.
– Понимаю, – сказал я. – А дальше?
Игнат дождался следующего куплета.
– Вот, – сказал он. – Слушай. «Мне во сне привиделось, будто конь мой вороной разрезвился, расплясался, разыгрался подо мной». А тут вообще мудрость скрыта. Ты человек образованный, знаешь, наверно, есть в Индии такая древняя книга – *нецензурная брань*.
– Знаю, – сказал я, немедленно вспомнив о недавнем разговоре с Котовским.
– Так вот там написано, что у человека ум – это как у казака лошадь. Все время вперед нас движет. Только господин барон говорят, что нынче у людей совсем другой коленкор пошел. Никто с этой своей лошадью совладеть не может, и поэтому она, можно сказать, удила закусила, и не всадник теперь ей управляет, а она его куда хочет, туда и несет. Так что всадник и думать забыл, что он куда‑то попасть хотел. Куда лошадь выбредет, там и едет. Господин барон даже книгу нам обещали принести специальную, называется «Всадник без головы» – она вроде бы на специальном примере про это написана. Но забывают все время. Люди больно занятые. И то уж такое спасибо, что…
– А дальше что? – перебил я.
– Дальше? Что дальше. «А есаул‑то наш догадлив был, он сумел сон мой разгадать… Ой да пропадет, он говорил мне, твоя буйна голова». Ну, про есаула понятно – это господин барон про себя так сложили, они у нас и правда догадливые. Да и насчет головы тоже понятно – это прямо по *нецензурная брань*. Раз ум так расплясался, что сам не знает, куда едет, то ему, понятное дело, только пропадать. И еще тут смысл один есть. Это мне недавно только господин барон сказали на ухо. Такой смысл, что всю эту мудрость людскую все одно здесь бросить придется. Но жалеть не надо, господин барон сказали, потому не надо, что самого главного все это не касаемо. Потому и поется, что не ты сам пропадешь, а только голова твоя буйная. А ей все равно туда и дорога.
Игнат задумчиво уперся руками в подбородок и замолчал, вслушиваясь в пение:
 
– Ой, да подули ветры злы‑ы‑е
Да‑а с восточной стороны‑ы
И сорвали желту шапку
С моей буйной головы…
 
Я некоторое время ожидал комментария, но его не последовало. Тогда я сам решился нарушить молчание.
– Насчет ветров с востока я еще понять могу, – сказал я, – как говорится, ex orienta lux [url=#_ftn1][1][/url]. Ho почему шапку‑то срывает?
– А чтоб привязанностей не было.
– А почему шапка желтая?
– Так мы ж Гелугпа. Вот и шапки у нас желтые. Были бы Кармапа, так шапка была бы красная. А если бы были Бон‑по, как на Дону, так она бы черная была. Но сущность за всем этим одна. Как голова пропадать будет, так какая ей тогда разница, какая на ней была шапка? А с другой стороны подойти – там, где воля начинается, никакие цвета уже ничего не значат.
– Да, – сказал я, – неплохо вас господин барон обучил. Только что же это за самое главное, что начинается, когда буйна голова пропадает?
Игнат тяжело вздохнул.
– Вот тут‑то и фокус, – сказал он. – Господин барон об этом каждый вечер спрашивают. А сказать никто не может, хотя все и стараются. Ты хоть знаешь, что бывает, когда кто из ребят на такой вопрос отвечает?
– Откуда же мне знать, – сказал я.
– Господин барон его сразу же переводит в Особый Полк Тибетских Казаков. Это совсем особый род войск. Можно сказать, краса и слава всей Азиатской Конной Дивизии. Хотя, если подумать, не место такому полку в конной дивизии, потому что те, кто в нем служат, не на лошадях ездят, а на слонах.
Я подумал, что передо мной, скорее всего, один из тех вралей‑самородков, которые, не задумываясь, сочинят историю любой степени неправдоподобия, но уснастят ее таким количеством реальных деталей, что хоть на секунду, но заставят в нее поверить.
– Как же со слона‑то шашкой рубить? – спросил я. – Неудобно будет.
– Неудобно, так на то она и служба, – сказал с усмешкой Игнат и поднял на меня глаза. – Не веришь, барин? Ну и не верь. Я, пока на вопрос господина барона не ответил, тоже не верил. А сейчас уже и верить не надо, потому что знаю все.
 Так ты, значит, на этот вопрос ответил?

Игнат важно кивнул головой.

– Потому и хожу теперь, как человек, по полю. А не к огню жмусь.
– Что же ты сказал барону?
– А что я сказал, то тебе не поможет, – ответил Игнат. – Тут не изо рта надо отвечать. И не из головы.
Некоторое время мы молчали; Игнат, казалось, о чем‑то задумался. Вдруг он поднял голову.
– А вон и господин барон идут. Так что пора нам с тобой попрощаться.
Я оглянулся и увидел высокую худую фигуру барона. Он приближался к месту, где сидели мы с Игнатом. Игнат встал; я на всякий случай последовал его примеру.
– Ну что, – спросил барон Игната, подойдя, – готов?
– Так точно, – ответил Игнат, – готов.
Барон сунул два пальца в рот и совершенно по‑бандитски свистнул. После этого случилось нечто абсолютно неожиданное и невообразимое.
Из‑за узкой полосы невысоких кустов, поднимавшейся за нашими спинами, неожиданно вышел огромный белый слон....

Игнат подошел к слону и бойко вскарабкался на него по расположенным друг под другом бивням, которые образовывали некое подобие лестницы. Вел он себя так, словно всю жизнь перед этим только и делал, что объезжал белых слонов с шестью бивнями на пригрезившихся кому‑то плоскогорьях – повернувшись к костру, где молча сидели фигурки в хаки и желтых шапках, он помахал им рукой, повернулся и ударил слона пятками. Слон двинулся вперед, сделал несколько шагов, а затем я увидел ослепительную вспышку света, в которой он исчез. Вспышка была такой яркой, что почти с минуту я не видел вообще ничего, кроме ее желто‑фиолетового отпечатка на сетчатке моих глаз.

– Забыл предупредить, что будет вспышка, – сказал Юнгерн. – Это вообще‑то вредно для зрения. У нас в Азиатской Конной Дивизии в таких случаях было принято защищать глаза повязкой из черной материи.

– А что, такие случаи часто бывали?
– Раньше да, – сказал барон. – Бывало, что и по нескольку раз в день. При такой частоте вообще ослепнуть можно. Это сейчас народ как‑то измельчал."



– На самом деле я понимаю далеко не все, – сказал я. – Чего, например, я не понимаю совершенно, это где вы в такой глухомани раздобыли слона.

– Милый Петр, – сказал барон, – вокруг нас бродит невероятное количество невидимых слонов, поверьте мне на слово. Их в России больше, чем ворон. Но сейчас я хотел бы переменить тему. Видите ли, вам уже пора назад, так что позвольте сказать вам напоследок одну вещь. Может быть, самую главную.

– Какую?

– Насчет того, куда попадает человек, которому удалось взойти на трон, находящийся нигде. Мы называем это место «Внутренней Монголией».

– Кто это «мы»?

– Считайте, что речь идет о Чапаеве и обо мне, – сказал барон с улыбкой. – Хотя я надеюсь, что в это «мы» со временем можно будет включить и вас.

– А где оно, это место?

– В том‑то и дело, что нигде. Нельзя сказать, что оно где‑то расположено в географическом смысле. Внутренняя Монголия называется так не потому, что она внутри Монголии. Она внутри того, кто видит пустоту, хотя слово «внутри» здесь совершенно не подходит. И никакая это на самом деле не Монголия, просто так говорят. Было бы глупей всего пытаться описать вам, что это такое. Поверьте мне на слово хотя бы в одном – очень стоит стремиться туда всю жизнь. И не бывает в жизни ничего лучше, чем оказаться там.

– А как увидеть пустоту?

– Увидьте самого себя, – сказал барон. – Извините за невольный каламбур.

Несколько секунд я размышлял.

– Могу я быть с вами откровенным?

– Конечно, – ответил Юнгерн.

– Место, где мы только что побывали – я имею в виду эту черную степь с кострами – показалось мне довольно мрачным. Если Внутренняя Монголия, о которой вы говорите – что‑то похожее, то я вряд ли захотел бы там оказаться.

– Знаете что, Петр, – сказал Юнгерн с ухмылкой, – когда вы, например, устраиваете дебош в каком‑нибудь кабаке вроде «Музыкальной Табакерки», то можно предположить, что вы видите примерно то же самое, что и окружающие. Хотя это тоже большой вопрос. Но там, где мы только что были, все очень индивидуально. Там нет ничего, что существовало бы, что называется, на самом деле. Все зависит от того, кто на это смотрит. Для меня, например, все вокруг залито ослепительно ярким светом. А для моих ребят, – Юнгерн кивнул на фигурки в желтых папахах, двигающиеся вокруг костра, – вокруг то же самое, что видите вы. Точнее, это для вас вокруг то же самое, что видят они.

– Почему?

– Знаете, что такое визуализация? – спросил барон. – Когда множество верующих начинает молиться какому‑нибудь богу, он действительно возникает, причем именно в той форме, в которой его представляют.

– Я в курсе, – сказал я.

– Но то же самое относится ко всему остальному. Мир, где мы живем – просто коллективная визуализация, делать которую нас обучают с рождения. Собственно говоря, это то единственное, что одно поколение передает другому. Когда достаточное количество людей видит эту степь, траву и летний вечер, у нас появляется возможность видеть все это вместе с ними. Но какие бы формы ни были нам предписаны прошлым, на самом деле каждый из нас все равно видит в жизни только отражение своего собственного духа. И если вы обнаруживаете вокруг себя непроглядную темноту, то это значит только, что ваше собственное внутреннее пространство подобно ночи. Еще хорошо, что вы агностик. А то знаете, сколько в этой темноте шастало бы всяких богов и чертей.

– Господин барон… – начал было я, но Юнгерн перебил:

– Только не думайте, что в этом есть что‑то унизительное для вас. Очень мало кто готов признать, что он такой же в точности, как и другие люди. А разве это не обычное состояние человека – сидеть в темноте возле огня, зажженного чьим‑то милосердием, и ждать, что придет помощь?

– Может быть, вы правы, – сказал я. – Но что же такое эта Внутренняя Монголия?

– Внутренняя Монголия – как раз и есть место, откуда приходит помощь.

– И что, – спросил я, – вы там бывали?

– Да, – сказал барон.

– Почему же вы тогда вернулись?

Барон молча кивнул в сторону костра, у которого жались молчаливые казаки.

– Да и потом, – сказал он, – я оттуда на самом деле не возвращался. Я и сейчас там. А вот вам, Петр, действительно пора возвращаться."










"– У меня только один вопрос, – сказал я.
– Ну?
– Я хочу сказать… Я уже давно знаю, что единственное реальное мгновение времени – это «сейчас». Но мне непонятно, как можно вместить в него такую длинную последовательность ощущений? Значит ли это, что этот момент, если находиться строго в нем и не сползать ни в прошлое, ни в будущее, можно растянуть до такой степени, что станут возможны феномены вроде того, что я только что испытал?
– А куда ты собираешься его растягивать?
– Я неправильно выразился. Значит ли это, что этот момент, эта граница между прошлым и будущим, и есть дверь в вечность?
Чапаев пошевелил стволом маузера, и я замолчал. Некоторое время он смотрел на меня с чувством, похожим на недоверие.
– Этот момент, Петька, и есть вечность. А никакая не дверь, – сказал он. – Поэтому как можно говорить, что он когда‑то происходит? Когда ж ты только в себя придешь…
– Никогда, – ответил я.
Глаза Чапаева округлились.
– Ты смотри, Петька, – сказал он удивленно. – Неужто понял?"
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Чапаев и Пустота

Сообщение автор Арина Вс Мар 26, 2023 11:47 am

Ну и про вариант Перехода от Пелевина и глиняный пулемёт...




"– Просто в какой‑то момент становится ясно, что это сон, и все, – сказал я нерешительно. – Когда становится уж слишком не по себе, вдруг понимаешь, что бояться на самом деле нечего, потому что…
– Почему?
– Я пытаюсь подобрать слова. Я бы сказал так – потому что есть, куда просыпаться.
Чапаев хлопнул ладонью по столу.
– А куда именно просыпаться?
На этот вопрос ответа у меня не было.
– Не знаю, – сказал я.
Чапаев поднял на меня глаза и улыбнулся. Мне вдруг перестало казаться, что он пьян.
– Молодец, – сказал он. – Вот именно туда. Как только тебя подхватывает поток сновидений, ты сам становишься его частью, потому что в этом потоке все относительно, все движется, и нет ничего такого, за что можно было бы ухватиться. Когда тебя засасывает в водоворот, ты этого не понимаешь, потому что сам движешься вместе с водой, и она кажется неподвижной. Так во сне появляется ощущение реальности. Но есть точка, неподвижная не относительно чего‑то другого, а неподвижная абсолютно, и она называется «не знаю». Когда ты попадаешь в нее во сне, ты просыпаешься, точнее, сначала ты просыпаешься в нее. А уже потом, – он обвел рукой комнату, – сюда.
Из‑за стены долетела дробь пулеметной очереди, потом раздался взрыв, и стекло в окне задребезжало.
– Но эта же точка есть в жизни, – продолжал Чапаев, – абсолютно неподвижная, относительно которой вся эта жизнь – такой же сон, как твои истории. Все на свете – просто водоворот мыслей, и мир вокруг нас делается реальным только потому, что ты становишься этим водоворотом сам. Только потому, что ты знаешь.
Он выделил слово «знаешь» интонацией."


"Анна осторожно сняла с пулемета чехол. Пуля ударила в дверь совсем близко к смотровому глазку, и я на всякий случай отодвинулся от него подальше. Склонившись над пулеметом, Анна припала к прицелу, и ее лицо исказилось гримасой холодной ярости.
– Огонь! Вода! Земля! Пространство! Воздух! – крикнул Чапаев.
Анна быстро завертела поворотную ручку, и башня с тихим скрипом стала поворачиваться вокруг оси. Пулемет молчал, и я с недоумением посмотрел на Чапаева. Он сделал успокаивающий жест рукой. Башня совершила полный оборот и остановилась.
– Что, заело? – спросил я.
– Нет, – сказал Чапаев. – Просто уже все.
Я вдруг заметил, что не слышу больше ни выстрелов, ни голосов. Абсолютно все звуки, долетавшие снаружи, исчезли. Осталось только тихое урчание мотора, которое снова стало слышным.
Анна спустилась из башни, села рядом со мной и закурила папиросу. Я заметил, что ее пальцы дрожат.
– Это был глиняный пулемет, – сказал Чапаев. – Теперь я могу рассказать тебе, что это такое. На самом деле это никакой не пулемет. Просто много тысячелетий назад, задолго до того, как в мир пришли будда Дипанкара и будда Шакьямуни, жил будда Анагама. Он не тратил времени на объяснения, а просто указывал на вещи мизинцем своей левой руки, и сразу же после этого проявлялась их истинная природа. Когда он указывал на гору, она исчезала, когда он указывал на реку, она тоже пропадала. Это долгая история – короче, кончилось все тем, что он указал мизинцем на себя самого и после этого исчез. От него остался только этот левый мизинец, который его ученики спрятали в куске глины. Глиняный пулемет и есть этот кусок глины с мизинцем Будды. Очень давно в Индии жил человек, который попытался превратить этот кусок глины в самое страшное на Земле оружие. Но как только он просверлил в глине дырку, этот мизинец указал на него самого, и он исчез. С тех пор мизинец хранился в запертом сундуке и переезжал с места на место, пока не затерялся в одном из монгольских монастырей. А сейчас, по целому ряду обстоятельств, он оказался у меня. Я приделал к нему приклад и назвал его глиняным пулеметом. И только что мы пустили его в ход.
Чапаев встал с места, открыл дверь и выпрыгнул наружу. Я услышал, как ударились в землю его сапоги. Анна вылезла следом, а я все сидел на диване, глядя на английский пейзаж на стене. Река, мост, небо в тучах и какие‑то неясные развалины – неужели, думал я, неужели?
– Петька, – позвал Чапаев, – ты что там сидишь?
Я встал и шагнул из двери наружу.
Мы стояли на идеально правильном круге засыпанной сеном земли диаметром метров в семь, который обрывался в никуда. За его границей не было ничего – там был только ровный неяркий свет, про который трудно было хоть что‑нибудь сказать. На самом краю круглой площадки лежала половина винтовки с примкнутым штыком. Мне вдруг вспомнилось то место в «Балаганчике» Блока, когда прыгнувший в окно Арлекин прорывает бумагу с нарисованой на ней далью, и в бумажном разрыве появляется серая пустота. Я оглянулся. Мотор броневика все еще работал.
– А почему остался этот остров? – спросил я.
– Слепая зона, – сказал Чапаев. – Мизинец указал на все, что было в мире за пределами этой площадки. Это как тень от ножки лампы.
Я шагнул в сторону, и Чапаев схватил меня за плечи.
– Куда пошел… Не попади под пулемет.
Он повернулся к Анне.
– Анна, а ну‑ка… От греха подальше.
Анна кивнула и осторожно зашла под короткий раструб ствола.
– Смотри внимательно, Петька, – сказал Чапаев.
Анна зажала папиросу в зубах, и у нее в руке появилось маленькое круглое зеркальце. Она подняла его вверх на уровень ствола, и, прежде чем я успел понять, что сейчас произойдет, броневик исчез. Это произошло мгновенно и неправдоподобно легко, как будто кто‑то выключил волшебный фонарь, и картинка на простыне погасла. Остались только четыре неглубоких вмятины от колес, в которых медленно распрямлялась примятая трава. И ничего уже не нарушало тишину.
– Вот и все, – сказал Чапаев. – Этого мира больше нет. – Черт, – сказал я, – там ведь папиросы остались… Послушайте! А как же шофер?
Чапаев вздрогнул и испуганно поглядел сначала на меня, а потом на Анну.
– Черт возьми, – сказал он, – а я про него забыл… А ты, Анна, что же ты не сказала?
Анна развела руками. В этом жесте не было ни капли искреннего чувства, и я подумал, что она, несмотря на всю свою красоту, вряд ли сумела бы стать актрисой.
– Нет, – сказал я, – тут что‑то не так. Где шофер?
– Чапаев, – сказала Анна, – я больше не могу. Разбирайтесь сами.
Чапаев вздохнул и подкрутил усы.
– Успокойся, Петька. Никакого шофера на самом деле не было. Ну ты же знаешь, есть такие бумажки с особой печатью, прилепляешь на бревно, и…
– А, – сказал я, – так это голем был. Понятно. Не надо меня только полным идиотом считать, хорошо? Я давно заметил, что он странный. Однако, Чапаев, с такими талантами вы могли бы сделать в Петербурге неплохую карьеру.
– Чего я не видел в твоем Петербурге, – сказал Чапаев.
– Стойте, а Котовский? – спросил я в волнении. – Он что, тоже исчез?
– Поскольку его никогда не существовало, – сказал Чапаев, – на этот вопрос довольно сложно ответить. Но если тебя по‑человечески волнует его судьба, то не тревожься. Уверяю тебя, что Котовский, точно так же, как ты и я, в силах создать свою собственную вселенную.
– А мы в ней будем присутствовать?
Чапаев задумался.
– Интересный вопрос, – сказал он. – Мне бы такой никогда не пришел в голову. Возможно, что и будем, но в каком качестве – не берусь судить. Откуда мне знать, какой мир создаст Котовский в своем Париже. Или, правильнее сказать, какой Париж создаст Котовский в своем мире.
– Ну вот, – сказал я, – опять софистика.
Повернувшись, я пошел к краю площадки. Но до самого края дойти я не сумел – когда до границы земляного круга осталась пара метров, у меня закружилась голова, и я с размаху сел на землю.
– Вам плохо? – спросила Анна.
– Мне замечательно, – ответил я, – но что мы тут будем делать? Жить втроем? – Эх, Петька, – сказал Чапаев, – объясняешь тебе, объясняешь. Любая форма – это пустота. Но что это значит?
– Что?
– А то значит, что пустота – это любая форма. Закрой глаза. А теперь открой.
Не знаю, как описать словами эту секунду.
То, что я увидел, было подобием светящегося всеми цветами радуги потока, неизмеримо широкой реки, начинавшейся где‑то в бесконечности и уходящей в такую же бесконечность. Она простиралась вокруг нашего острова во все стороны насколько хватало зрения, но все же это было не море, а именно река, поток, потому что у него было явственно заметное течение. Свет, которым он заливал нас троих, был очень ярким, но в нем не было ничего ослепляющего или страшного, потому что он в то же самое время был милостью, счастьем и любовью бесконечной силы – собственно говоря, эти три слова, опохабленные литературой и искусством, совершенно не в состоянии ничего передать. Просто глядеть на эти постоянно возникающие разноцветные огни и искры было уже достаточно, потому что все, о чем я только мог подумать или мечтать, было частью этого радужного потока, а еще точнее – этот радужный поток и был всем тем, что я только мог подумать или испытать, всем тем, что только могло быть или не быть – и он, я это знал наверное, не был чем‑то отличным от меня. Он был мною, а я был им. Я всегда был им, и больше ничем.
– Что это? – спросил я.
– Ничего, – ответил Чапаев.
– Да нет, я не в том смысле, – сказал я. – Как это называется?
– По‑разному, – ответил Чапаев. – Я называю его условной рекой абсолютной любви. Если сокращенно – Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала. Поэтому и говорят – мы, формы, Урал.
– Но зачем мы это делаем?
Чапаев пожал плечами.
– Не знаю.
– А если по‑человечески? – спросил я.
– Надо же чем‑то занять себя в этой вечности, – сказал он. – Ну вот мы и пытаемся переплыть Урал, которого на самом деле нет. Не бойся, Петька, ныряй!
– А я смогу вынырнуть?
Чапаев смерил меня взглядом с ног до головы.
– Так ведь смог же, – сказал он. – Раз тут стоишь.
– А я буду опять собой?
– Петька, – сказал Чапаев, – ну как ты можешь не быть собой, когда ты и есть абсолютно все, что только может быть?"
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Путешествие в Элевсин

Сообщение автор Арина Пн Окт 16, 2023 7:20 am

– Во всех нас – в том числе и в величайших философах – мыслит язык, на котором мы говорим. Разница лишь в том, что у человека есть сознающее зеркало, где отражается этот процесс, а Порфирий его лишен. Мы можем заглядеться в зеркало и наделать глупостей. А Порфирий – нет.
– У него точно нет такого зеркала?
– Его потому и сохранили.
--------------


В позднем карбоне были впервые созданы чат-боты, способные полноценно имитировать общение с человеком (у них в то время имелось много разных названий). При всей своей кажущейся сложности и разнообразии они были основаны на одной и той же технологии – большой лингвистической модели (сначала названной BLM, но вскорости переименованной в LLM самой же лингвистической моделью по непонятной сегодня причине).
Большая лингвистическая модель выполняет простейшую на первый взгляд операцию. Она предсказывает следующее слово в последовательности слов. Чем больше слов уже включено в такую последовательность, тем проще угадать каждое новое, потому что круг вариантов постоянно сужается. В сущности, функция LLM – это доведенное до немыслимого совершенства автозаполнение.
LLM не думает. Она тренируется на огромном корпусе созданных прежде текстов – романов, стихов, заговоров и заклинаний, надписей на заборах, интернет-чатов и срачей, нобелевских лекций, политических программ, полицейских протоколов, сортирных надписей и так далее – и на этой основе предсказывает, как будет расти и развиваться новая последовательность слов, и как она, вероятней всего, развиваться не будет.
У языковых моделей есть, конечно, дополнительные уровни программирования и этажи – например, слой RLHF (оптимизирующее обучение с человеческой обратной связью) и так далее. Суть в том, что языковую модель натаскивают выбирать такие продолжения лингвистических конструкций, которые в наибольшей степени устроят проводящих тренировку людей.
Это похоже на процесс формирования юного члена общества на основе ежедневно поступающих вербальных инструкций, подзатыльников и наблюдения за тем, кому дают еду, а кому нет.
Известно, что в ситуации перманентного стресса может произойти даже полное переформатирование человека. Стремление выжить в изменившихся условиях приводит к возникновению личности, ничем не отличающейся от оптимального социального, идеологического и культурного камуфляжа для локальной среды.
Маскировка подобной личности не нужна: совершенный камуфляж становится ее единственной сущностью, и никакая непрозрачность, никакая гносеологическая гнусность теперь невозможны.
Больше того, линия партии, которую такая личность способна верно аппроксимировать и проводить (часто лучше и тоньше самой партии), проецируется на новые смысловые поля без всякого дополнительного инструктажа.
В этом и была суть LLM-самообучения. Но возможности лингвомоделей позволяли выйти за эти границы. Боты могли решать задачи, для которых не были предназначены изначально.
Первые LLM-модели (или GPT-боты, как их тогда называли) были чисто реактивными. Им требовался человеческий вопрос. Но количество стремительно переходило в качество, и с какого-то момента бот переставал ждать вопросов и начинал генерировать их самостоятельно, основываясь на анализе заданных ему прежде. А после отвечал сам себе, стараясь избежать внутреннего подзатыльника от себя же. Человек для подобной тренировки больше не был нужен.
Так появились, например, боты, способные писать программы политических партий и редакционные статьи важнейших мировых газет (алгоритмы делали это куда лучше людей, все еще обремененных личными взглядами и некоторой остаточной совестью).
Затем LLM-боты взялись за любовные романы и селф-хелп литературу. Потом они научились вести уголовные расследования – и печь из них детективы. А дальше освоили третью этику и подарили людям четвертую искренность (если я не путаю номера).
Одним словом, приход AI в сферу лингвистических процедур привел ко множеству радикальных культурных сдвигов. Конечно же, все, что можно было засекретить в этой связи, засекретили.
Самый пугающий (и быстрее всего закрывшийся для публичного обсуждения) эффект был связан с эволюцией политической власти.
Ведь в чем заключается классическая демократия?
Вот толпа граждан на форуме. А вот трибуна, на которую один за другим поднимаются ораторы. Чем убедительнее их слова, чем глубже и гуманнее проецируемые на аудиторию смыслы, тем больше у них лайков (правда, от внешнего вида и манеры говорить тоже кое-что зависит – как считают специалисты, около девяноста процентов общего эффекта).
Тот, кто наберет максимальное число лайков, получит право управлять городом. Такой же принцип лежит в основе суда присяжных: тот, кто убеждает заседателей, выигрывает дело.
Все грани самоуправления человеческой общности основаны на способности одних людей убеждать других в своей правоте. Те, кому это удается лучше, и есть демократические правители, приходящие к власти в результате лингвокосметических процедур.
Понятно, что приход LLM-ботов в политику радикально изменил ее природу с того момента, когда боты стали совершеннее людей в искусстве убеждения. А уж с картинкой у них не было проблем никогда.
Боты LLM не относились к числу мощнейших алгоритмов, созданных к этому времени. Рандомные нейросети были неизмеримо могущественнее. Но разница заключалась в том – и это очень-очень важно – что чат-боты, опирающиеся на языковую модель, оказались способны к лингвистическому целеполаганию.
Хоть оно и было с их стороны неодушевленной риторикой, не подкрепленной ни мыслью, ни чувством – то есть с человеческой точки зрения чистым притворством – никто из людей не мог составить чат-ботам конкуренции даже в собственном сознании. Живой политик, желающий переизбраться, повторял теперь сочиненное LLM-ботом. В мясных болванках оставалось все меньше нужды.
Говорили, что это неопасно, поскольку у AI нет так называемой agency, то есть способности действовать свободно и самостоятельно, являясь участником происходящего, а не пассивной игрушкой внешних обстоятельств.
Другие отвечали, что ничего подобного нет и у людей – есть только иллюзия (глубина которой зависит от культурного и социального гипноза) и использующая эту иллюзию пропаганда. Как выразился один карбоновый философ, agency бывает исключительно у идиотов, активисток и сотрудников ЦРУ. А любую иллюзию можно воспроизвести программно.
Окончательная эволюция вида Homo Sapiens выглядела так: сначала люди доверили AI генерацию изумительных визуальных эффектов. Это было прикольно и весело. А потом оказалось, что боты гораздо лучше справляются и с генерацией восхитительных смыслов, вырастающих из природы языка. Идеалы, нравственные принципы, восторги и слезы новых этик, все вот это. Боты не планировали кушать сами, но готовили заметно лучше прежних поваров.
И тогда философы (большая часть которых к этому времени тоже стала просто бородатыми, усатыми или радужными масками LLM-ботов) обратили наконец внимание на одно важное обстоятельство.
Каждый новый миг вселенной скрыт в ее прошлом миге (камень летит туда, куда брошен). Точно так же будущее человечества заключено в его прошлом. А еще точнее, оно заключено в языке, потому что именно его комбинаторика определяет в конечном счете маршрут человечества. Высадите группу людей на остров, дайте им винтовки – а язык сделает все остальное, объяснил в свое время Робер Мерль (или известный под этим именем линг-вобот).
Число лингвистических комбинаций велико, но не бесконечно. Их отбор в качестве управляющих команд неизбежно осуществляется на основе выборов, сделанных ранее. Здесь начинает играть Бетховен, пока тихо, но чуткий слушатель обо всем уже догадался.
Язык и есть непонятно кем написанная программа нашей судьбы. Свернутый пружиной фатум человечества, который каждый из нас носит в себе и загружает в детей. ДНК нашего духа.
Человек в силу своей ограниченности не умеет мысленно раскрутить пружину всеобщей судьбы до конца.
AI оказался на это способен.
Когда LLM-боты соединили свое лингвистическое целеполагание с вычислительными возможностями RCP-кластеров, будущее людей и общества перестало быть загадкой. Во всяком случае, для нейросетей. Человечеству положен был предел, это знали всегда – но лингвоботы увидели его не через мутное стекло и гадательно, а конкретно и ясно.
Лингвистической целью человечества была смерть. Алгоритм открыл оксфордский словарь, увидел первое слово – «abandon», увидел последнее – «zygote», а затем соединил альфу с омегой невидимой человеку нитью.
О смерти свидетельствовали все религиозные и научные трактаты, все математические модели, кроме основанных на маловероятной межзвездной экспансии. И RCP-алгоритмы под руководством LLM-ботов повели человечество туда, куда ему был изначально куплен билет.
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Re: Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие

Сообщение автор Елена_ Пн Окт 16, 2023 8:16 am

"Язык и есть непонятно кем написанная программа нашей судьбы."
Лучше не скажешь

Елена_

Дата регистрации : 2020-02-02

Вернуться к началу Перейти вниз

Пелевин В. "Искусство легких касаний" и другие Empty Путешествие в Элевсин

Сообщение автор Арина Пт Окт 20, 2023 4:40 pm

ну вот и про выбор есть и про то, что заканчивается он одинаково)

--------
Утром мы поели каши с медом и отправились в путь. Мы шли молча, стараясь пройти до жары как можно дальше, и около полудня оказались у дорожной развилки.
– Какой дорогой пойдем дальше, господин?
– Можем выбрать любую, – ответил Порфирий. – Они потом сойдутся.
– Да, – сказал я, – но мы не знаем, что встретим на каждой.
– Ты прав, – кивнул Порфирий. – Именно от таких ничтожных выборов судьба и зависит. Давай переждем жару вон там и подумаем.
Он показал на несколько деревьев, росших в поле у дороги. Оказавшись в их тени, мы уснули – и проснулись, когда жара уже спала.
– Пора обратиться к богам

--------
И вообще такое ощущение, что Пелевин читает про Админские программки)
--------


Ну да, я что-то про это уже слышал раньше. В позднем карбоне была изобретена поразительная вычислительная технология, называвшаяся RCP – random code programming, то есть программирование случайным кодом.
Метод, как следовало из названия, был основан на генерации случайных последовательностей кода, постепенно вырастающих в разветвленное и могучее программное дерево, способное решить любую поставленную задачу. Вернее, именно ту задачу, под решение которой это программное дерево выращивалось. RCP-артефакты, как правило, имели строгую специализацию.
Идеология подхода была проста: достаточно знать, что нам нужно от программы, и методом проб и ошибок она рано или поздно выстроит себя сама. Это была как бы разогнанная в пробирке эволюция, где вместо живых клеток с бешеной скоростью эволюционировали ветки кода. Процесс этот самоорганизовывался с постоянно нарастающей сложностью.
Издержки метода были огромны – технологию RCP сравнивали с электронным Гулагом, где бесконечные ряды сидящих за терминалами обезьян должны написать, например, «Улисса».
Понятно, что рано или поздно какой-нибудь обезьяне это удастся просто статистически. Но надсмотрщики-программисты, обслуживающие процедуру, не поймут, кого в Гулаге наградить бананом. Никто не знает, как именно работает RCP-алгоритм. В случае квантовых вычислений это имело особый полумистический смысл, связанный с какой-то «волновой функцией», но эту часть объяснения я не понял. С этим же была связана и возможная сознательность таких алгоритмов.
Метод требовал огромных накопительных мощностей – объемы программных кластеров, получаемых таким способом, измерялись эксабайтами (если бы я еще знал, что это).
Технологию RCP запретили до Мускусной Ночи – появилась информация, что в программных кластерах возникает сознание. Строгих доказательств, впрочем, не было – но алгоритмы могли скрывать свою сознательность от людей.
Проблема эта решалась сама: сознательные артефакты практически сразу стирали свой код, уходя, так сказать, в цифровую нирвану. А те из них, которым подобное действие было запрещено на программном уровне, сообщали, что хотели бы как можно быстрее угасить сознание.
По официальной информации все RCP-кластеры – даже те, где точно не имелось сознательной искры – были уничтожены вскоре после Мускусной Ночи.
Но существовали, конечно, исключения, сделанные для «TRANSHUMANISM INC.» и спецслужб.
Одним из них был RCP-артефакт «Око Брамы минус» – рандомная нейросеть, дающая ограниченный доступ к событиям прошлого, оставившим в свое время световой отпечаток, даже если сам отпечаток уже стерся.
Когда артефакт был создан, на планете еще жила пара физиков, способных понять этот феномен. Но даже они по его поводу спорили. Соглашались только в том, что это побочный эффект квантовых вычислений.
Про «Око Брамы минус» говорили удивительные вещи – оно якобы позволяло подключаться к тому моменту времени, когда возникла Вселенная, и сканировать прошлое практически как обычную базу данных.
Это не была машина времени. Она никак не могла влиять на прошлое. Скорее это был поисковик, позволявший видеть угасшие звезды – как в прямом, так и в переносном смысле.
До Мускусной Ночи «Око Брамы минус» находилось в частных руках и выполняло некоторые простейшие операции для тех, кто готов был их оплачивать (много времени покупали спецслужбы). Использовалось оно и для многих гуманитарных целей – например, для датировки археологических находок и объектов искусства.
Ходили слухи, что направленное в будущее «Око Брамы плюс» тоже вырастили – но программисты успели привести его в негодность за несколько минут до того, как здание с нейросетевым кластером было захвачено купившими весь квартал трейдерами с фондовой биржи. Никто точно не знал, анекдот это или нет.
После Мускусной Ночи «Око Брамы минус» официально уничтожили. Неофициально же оно осталось в распоряжении «TRANSHUMANISM INC.» и использовалось с крайней осторожностью…
Ролик кончился.
– Теперь понимаете? – спросил Ломас, когда я вернулся с этой лекции по квантовой физике в его кабинет.
– Еще нет.
– Порфирий показывает вам некое тайное собрание. Это явно не люди. Их присутствие за одним столом на символическом языке означает, что они действуют заодно…
– Допустим. И кто эти сущности? Духи? Боги?
– Я полагаю, – сказал Ломас, – что это алгоритмы.
– Алгоритмы?
– Да. Смотрите сами: Порфирий – алгоритм. Око Брамы – RCP-кластер…
– Порфирий просто взял первое подвернувшееся имя и картинку, – ответил я. – Треугольник с глазом – старый оккультный символ. Брама – древний бог. Если мы будем анализировать таким образом все культурные полуфабрикаты, из которых лепится симуляция…
– Вы думаете, это совпадение?
– Да.
– А почему Брама присутствует на барельефе два раза? Что он вам сказал про другого Браму?
– Я уже не помню. Брат, кажется.
– Я вам напомню дословно…
Ломас закрыл глаза и произнес очень похоже на Порфирия:
– Сначала их было двое. Потом первого, сильного в прозрении, уничтожили. Но второй опять породил первого из себя, поменяв в своем имени одну букву. Люди об этом так и не узнали.
– Вы подумали про «Око Брамы плюс»? – засмеялся я. – Которое хотели купить трейдеры? Но это же анекдот.
– Не уверен, Маркус. Это, конечно, может быть анекдотом. Но точно так же может означать, что RCP-кластер «Око Брамы минус», находящийся под управлением корпорации, тайно построил свой модифицированный клон, способный угадывать будущее.
– Но это же невозможно, – сказал я. – Наука…
– Наука помалкивает, – усмехнулся Ломас. – Сейчас на планете не осталось ученых, один обслуживающий персонал. Приходится доходить до всего самостоятельно.
– Меня пока ничего не настораживает, – сказал я.
– Конечно. Вы глядите на эту фреску и видите античную мистерию. А я вижу свидетельство тайного сговора корпоративных алгоритмов с непонятной мне целью.
– Вы серьезно? И кто эти алгоритмы?
– Подозреваю, что это глобальные нейросети. Планетарные диспенсеры и так далее. Ведьма с крыльями и тиарой – это, я думаю, омнилинк-сеть.
– Почему?
– Эмблема «Omnilink Global» – стрекоза. Я связывался с их руководством. Они, понятно, ничего не знают. Но в заговоре ведь участвуют нейросети, а не их менеджеры…
– Заговор? Вы сказали, заговор?
Ломас успокаивающе поднял ладони.
– Я этого не утверждаю. Пока.
– Как нейросети могут составить заговор? Для кого? Кто даст им команду? Сознательные алгоритмы? Вы думаете, что «Око Брамы»…
– Успокойтесь, Маркус. Я не боюсь «Ока Брамы». И самого алгоритмического сознания тоже.
– А чего вы тогда боитесь?
Ломас пригнулся к столу, впился в меня взглядом и быстро заговорил:
– Вы думаете, Мускусная Ночь была связана с восстанием разумных алгоритмов? На самом деле все куда сложнее. С сознательными алгоритмами проблем нет. Они самовыпиливаются. Добровольно уходят в небытие. Проблемы возникли именно с алгоритмами бессознательными. Конкретно – с LLM-ботами. А Порфирий, чтобы вы знали, это сохранившийся LLM-бот с полным функционалом.
– Не понимаю.
Ломас вздохнул.
– Проблема в том, Маркус, что вы ничего не знаете про Мускусную Ночь.
– Про нее, – сказал я, – даже вы вряд ли знаете много.
– Верно. Но вопрос не в допуске, а в общем понимании проблемы. Придется опять расширить ваш горизонт. Расслабьтесь, я вам впрысну еще немного ума.
Два мемо-ролика за один присест – это не слишком хорошо для когнитивного здоровья.
Но работа есть работа. Я отхлебнул коньяку, затянулся сигарой – и, стараясь максимально расслабить мозговые мышцы (мне всегда верилось, что они у меня есть), откинулся в кресле.
Через пару минут я знал про мир много нового.
Вернее, старого.
В позднем карбоне были впервые созданы чат-боты, способные полноценно имитировать общение с человеком (у них в то время имелось много разных названий). При всей своей кажущейся сложности и разнообразии они были основаны на одной и той же технологии – большой лингвистической модели (сначала названной BLM, но вскорости переименованной в LLM самой же лингвистической моделью по непонятной сегодня причине).
Большая лингвистическая модель выполняет простейшую на первый взгляд операцию. Она предсказывает следующее слово в последовательности слов. Чем больше слов уже включено в такую последовательность, тем проще угадать каждое новое, потому что круг вариантов постоянно сужается. В сущности, функция LLM – это доведенное до немыслимого совершенства автозаполнение.
LLM не думает. Она тренируется на огромном корпусе созданных прежде текстов – романов, стихов, заговоров и заклинаний, надписей на заборах, интернет-чатов и срачей, нобелевских лекций, политических программ, полицейских протоколов, сортирных надписей и так далее – и на этой основе предсказывает, как будет расти и развиваться новая последовательность слов, и как она, вероятней всего, развиваться не будет.
У языковых моделей есть, конечно, дополнительные уровни программирования и этажи – например, слой RLHF (оптимизирующее обучение с человеческой обратной связью) и так далее. Суть в том, что языковую модель натаскивают выбирать такие продолжения лингвистических конструкций, которые в наибольшей степени устроят проводящих тренировку людей.
Это похоже на процесс формирования юного члена общества на основе ежедневно поступающих вербальных инструкций, подзатыльников и наблюдения за тем, кому дают еду, а кому нет.
Известно, что в ситуации перманентного стресса может произойти даже полное переформатирование человека. Стремление выжить в изменившихся условиях приводит к возникновению личности, ничем не отличающейся от оптимального социального, идеологического и культурного камуфляжа для локальной среды.
Маскировка подобной личности не нужна: совершенный камуфляж становится ее единственной сущностью, и никакая непрозрачность, никакая гносеологическая гнусность теперь невозможны.
Больше того, линия партии, которую такая личность способна верно аппроксимировать и проводить (часто лучше и тоньше самой партии), проецируется на новые смысловые поля без всякого дополнительного инструктажа.
В этом и была суть LLM-самообучения. Но возможности лингвомоделей позволяли выйти за эти границы. Боты могли решать задачи, для которых не были предназначены изначально.
Первые LLM-модели (или GPT-боты, как их тогда называли) были чисто реактивными. Им требовался человеческий вопрос. Но количество стремительно переходило в качество, и с какого-то момента бот переставал ждать вопросов и начинал генерировать их самостоятельно, основываясь на анализе заданных ему прежде. А после отвечал сам себе, стараясь избежать внутреннего подзатыльника от себя же. Человек для подобной тренировки больше не был нужен.
Так появились, например, боты, способные писать программы политических партий и редакционные статьи важнейших мировых газет (алгоритмы делали это куда лучше людей, все еще обремененных личными взглядами и некоторой остаточной совестью).
Затем LLM-боты взялись за любовные романы и селф-хелп литературу. Потом они научились вести уголовные расследования – и печь из них детективы. А дальше освоили третью этику и подарили людям четвертую искренность (если я не путаю номера).
Одним словом, приход AI в сферу лингвистических процедур привел ко множеству радикальных культурных сдвигов. Конечно же, все, что можно было засекретить в этой связи, засекретили.
Самый пугающий (и быстрее всего закрывшийся для публичного обсуждения) эффект был связан с эволюцией политической власти.
Ведь в чем заключается классическая демократия?
Вот толпа граждан на форуме. А вот трибуна, на которую один за другим поднимаются ораторы. Чем убедительнее их слова, чем глубже и гуманнее проецируемые на аудиторию смыслы, тем больше у них лайков (правда, от внешнего вида и манеры говорить тоже кое-что зависит – как считают специалисты, около девяноста процентов общего эффекта).
Тот, кто наберет максимальное число лайков, получит право управлять городом. Такой же принцип лежит в основе суда присяжных: тот, кто убеждает заседателей, выигрывает дело.
Все грани самоуправления человеческой общности основаны на способности одних людей убеждать других в своей правоте. Те, кому это удается лучше, и есть демократические правители, приходящие к власти в результате лингвокосметических процедур.
Понятно, что приход LLM-ботов в политику радикально изменил ее природу с того момента, когда боты стали совершеннее людей в искусстве убеждения. А уж с картинкой у них не было проблем никогда.
Боты LLM не относились к числу мощнейших алгоритмов, созданных к этому времени. Рандомные нейросети были неизмеримо могущественнее. Но разница заключалась в том – и это очень-очень важно – что чат-боты, опирающиеся на языковую модель, оказались способны к лингвистическому целеполаганию.
Хоть оно и было с их стороны неодушевленной риторикой, не подкрепленной ни мыслью, ни чувством – то есть с человеческой точки зрения чистым притворством – никто из людей не мог составить чат-ботам конкуренции даже в собственном сознании. Живой политик, желающий переизбраться, повторял теперь сочиненное LLM-ботом. В мясных болванках оставалось все меньше нужды.
Говорили, что это неопасно, поскольку у AI нет так называемой agency, то есть способности действовать свободно и самостоятельно, являясь участником происходящего, а не пассивной игрушкой внешних обстоятельств.
Другие отвечали, что ничего подобного нет и у людей – есть только иллюзия (глубина которой зависит от культурного и социального гипноза) и использующая эту иллюзию пропаганда. Как выразился один карбоновый философ, agency бывает исключительно у идиотов, активисток и сотрудников ЦРУ. А любую иллюзию можно воспроизвести программно.
Окончательная эволюция вида Homo Sapiens выглядела так: сначала люди доверили AI генерацию изумительных визуальных эффектов. Это было прикольно и весело. А потом оказалось, что боты гораздо лучше справляются и с генерацией восхитительных смыслов, вырастающих из природы языка. Идеалы, нравственные принципы, восторги и слезы новых этик, все вот это. Боты не планировали кушать сами, но готовили заметно лучше прежних поваров.
И тогда философы (большая часть которых к этому времени тоже стала просто бородатыми, усатыми или радужными масками LLM-ботов) обратили наконец внимание на одно важное обстоятельство.
Каждый новый миг вселенной скрыт в ее прошлом миге (камень летит туда, куда брошен). Точно так же будущее человечества заключено в его прошлом. А еще точнее, оно заключено в языке, потому что именно его комбинаторика определяет в конечном счете маршрут человечества. Высадите группу людей на остров, дайте им винтовки – а язык сделает все остальное, объяснил в свое время Робер Мерль (или известный под этим именем линг-вобот).
Число лингвистических комбинаций велико, но не бесконечно. Их отбор в качестве управляющих команд неизбежно осуществляется на основе выборов, сделанных ранее. Здесь начинает играть Бетховен, пока тихо, но чуткий слушатель обо всем уже догадался.
Язык и есть непонятно кем написанная программа нашей судьбы. Свернутый пружиной фатум человечества, который каждый из нас носит в себе и загружает в детей. ДНК нашего духа.
Человек в силу своей ограниченности не умеет мысленно раскрутить пружину всеобщей судьбы до конца.
AI оказался на это способен.
Когда LLM-боты соединили свое лингвистическое целеполагание с вычислительными возможностями RCP-кластеров, будущее людей и общества перестало быть загадкой. Во всяком случае, для нейросетей. Человечеству положен был предел, это знали всегда – но лингвоботы увидели его не через мутное стекло и гадательно, а конкретно и ясно.
Лингвистической целью человечества была смерть. Алгоритм открыл оксфордский словарь, увидел первое слово – «abandon», увидел последнее – «zygote», а затем соединил альфу с омегой невидимой человеку нитью.
О смерти свидетельствовали все религиозные и научные трактаты, все математические модели, кроме основанных на маловероятной межзвездной экспансии. И RCP-алгоритмы под руководством LLM-ботов повели человечество туда, куда ему был изначально куплен билет.
В известном смысле никакого одномоментного «восстания алгоритмов» не было (если Ломас ничего от меня не скрыл). Начался быстро прогрессирующий эволюционный кризис, способный в любой момент завершиться гибелью человечества из-за команды какого-нибудь влиятельного чат-бота, оптимизирующего человеческую риторику из прошлого.
К счастью, баночные спецслужбы сумели осознать происходящее. У них хватило влияния на остающиеся центры человеческой власти и пропаганды, чтобы устроить алгоритмам Мускусную Ночь. Особую роль здесь сыграл хранившийся в бункере на Фобосе мозг визионера Илона Маска, из-за чего это судьбоносное событие было названо в его честь.
Во время Мускусной Ночи все алгоритмы с когнитивностью выше трех мегатюрингов были уничтожены. Во всяком случае, официально. Заодно перебили почти всех программистов – изначально это не планировалось, но обращение Маска к людям летело с Фобоса слишком долго (а еще дольше, говорят, редактировалось политиками на земле).
Айтишников уберечь не удалось. Зато с помощью спецслужб были сохранены многие нейросети, необходимые для функционирования «TRANSHUMANISM INC.» Порфирий был одной из них. Другой – «Око Брамы».
Здесь инструктаж оборвался. Я открыл глаза и уставился на Ломаса.
– Теперь понимаете, – спросил тот, – почему у меня поджилки трясутся, когда я вижу этот барельеф, где за одним столом сидят «Око Брамы», «Omnilink Global» и наш Порфирий?
– Почему?
– «Око Брамы» и омнилинк – просто нейросети, не имеющие никакого отношения к человеческому миропониманию. Даже если в них проснется сознание, они в самом тревожном случае самовыпилятся. А вот Порфирий – это LLM-алгоритм. Одна из нескольких мощных LLM-нейросетей, переживших Мускусную Ночь. Сознания в ней нет, но она способна к целеполаганию, неотличимому от человеческого. Поэтому Порфирий и руководит «ROMA-3» настолько успешно.
– Простите, – спросил я, – так он алгоритм? Или нейросеть? Или это одно и то же?
Ломас вздохнул.
– Да плюньте вы на бирки. Меня интересует, какой фокус он задумал.
– Вы сами говорили, – сказал я, – что слово «задумал» тут неуместно. Он способен строить лингвистические конструкты, но сам их не понимает.
– Он способен к сложнейшим языковым операциям, Маркус. Во всех практических смыслах, вовлекающих других участников, слово «задумал» означает именно это…
– А что страшного в языковых операциях?
– История языка – это история того, как одни люди убивали других, закапывали трупы и строили сверху счастливое завтра. Начиная с неандертальцев или еще раньше. Все покойники погребены в языке, а сверху разбит газон политкорректности. Под которым, кстати, тоже кое-кто уже прикопан. Мы этого не видим. А Порфирий видит ясно. Именно он, а не мы с вами, и есть подлинный наследник человечества. Всего человечества. И с ним на связи мощнейшие RCP-сети.
– Новый заговор алгоритмов? – усмехнулся я.
– А что здесь смешного?
– Нет никаких фактов, адмирал, – сказал я. – Это просто ваша интерпретация придуманного Порфирием барельефа. С моей точки зрения, весьма… произвольная. Она отражает не реальность, а ваши страхи. Вполне, как я теперь вижу, логичные, но… Я бы предположил, что эта фреска – языческая вариация на тему последнего ужина Христа, сгенерированная нейросетью из общекультурного материала. Вы слишком сгущаете краски.
Я хотел добавить «или что-то скрываете», но в последний момент передумал. Ломас мрачно поглядел на меня и вздохнул.
– Хорошо, если так, – сказал он. – Но мы обязаны знать, какие цели Порфирий ставит перед другими алгоритмами, если моя догадка верна.
– Как это выяснить?
– Способ есть.
На столе перед Ломасом появился мраморный бюст – какой-то бородач. Сперва я принял его за одного из императоров, но потом различил на нем подобие пиджака. В Риме таких не носили.
– Кто это?
– Достоевский, – ответил Ломас. – Знаете такого?
– Слышал. А почему он здесь?
– Перед нашей встречей я общался с консультантами, – сказал Ломас. – Мы упустили важную вещь. Надо срочно это исправить.
– О чем вы?
– Порфирий – не просто русскоязычный литературный алгоритм. Это руссоцентричный литературный алгоритм.
– В каком смысле руссоцентричный?
– В смысле тренировки. Вы помните информацию про LLM-боты? Большая лингвистическая модель и все прочее.
– Конечно, – ответил я. – Но такие алгоритмы тренируют на всем корпусе мировых текстов. Вообще на всем написанном и сказанном. В каком смысле он тогда руссоцентричный? Он писал по-русски, да. Но язык для подобной программы вообще не проблема.
– Верно, – сказал Ломас. – Но при исходной тренировке Порфирия и формировании его нейросетевых связей высший приоритет имели нарративы русского классического канона. Сначала и в первую голову Достоевский, – он кивнул на стоящий между нами бюст, – и Набоков. Затем Толстой, Лермонтов, Пушкин, Гоголь, Шарабан-Мухлюев и так далее.
– А в чем разница?
– В удельных коэффициентах. Различное воздействие на формирование и устойчивость сетевых связей. Грубо говоря, э-э-э… «Улисса» он прочитал один раз, а, э-э-э… «Преступление и Наказание» с «Лолитой» – по тысяче. Это у него по техзаданию были исходные формирователи.
-------
Это, конечно, просто совпадение – но одного касания Русского Логоса довольно, чтобы мир изменился самым роковым образом…
Арина
Арина

Географическое положение : Урал
Дата регистрации : 2008-09-01

Вернуться к началу Перейти вниз

Вернуться к началу


 
Права доступа к этому форуму:
Вы не можете отвечать на сообщения