С.Т.Алексеев (избранные цитаты)

Очень харашо, что Таня сегодня напомнила об этом авторе, хоть и опосредовано)))
Ведь именно его форум помог нам всем в своё время пересечься и сплотиться для решения задачи. Много его идей легло в основу миропонимания , наверное, каждого из нас. Ну и вообщем-то предварить эту тему хотелось бы словами ВИ КЪ об этом авторе, его рекомендацией:

"Советую прочитать Сергея Алексеева всего, с ним вы точно время не убьёте. Про руны он открытым текстам не говорит, он говорит, что на земле настало такое время, когда пчёлка передала свои знания Человеку. Вот и подумайте, что пчёлка могла передать и самое главное как? Узнаете как, пойдёте дальше. В скандинавской мифологии Одину с дерева палочки упали и уложились определённым образом. Форма! А пчёлка? Это лежит на поверхности. Цвет и нота-звук напрямую к рунам отношения не имеют. Подземный мир лишён света. А руны и там работают. Звук и руны работают только через человека. "

"Не может быть каждый человек гоем. Стремиться можно. Но стремится только тот кто осознаёт надобность в этом как в глотке воздуха, а осознает тот кто понимает, что это за глоток «воздуха», а понимание приходит только тогда когда образу мыслимого есть слова. Пока осознание обывателя строится на сказочном мире Алексеева. Вроде всё правильно, Алексеев создал образы (доступные для понимания) и дал слова (термины): гои, изгои. Пришло понимание. Понимание чего? Мира в котором каждое утро нужно кричать всякому претендующему на звание гоя (пункт 16) слова УРА. Если не кричишь то ату его из мира гоев, это дорога к идолу. Т.е. туда где сейчас находится весь мир.
Алексеев это сказка, реальность другая. Не криком УРА на заре и медитация на закате делает человека человеком, а безграничная Любовь к Земле и Солнцу. Место любви всегда в сердце. Начни с малого, скажи своим сердцем Земле «Я твой сын».
Это единственное правило для Гоя.
Это правильное правило для того кому нужен глоток воздуха."


"Устойчивая письменность – руница (к буквам руница никакого отношения ни имеет. Буковок может быть сколько угодно и писаны как угодно, руница предшествует буковкам), постигается знанием законов Земли. Основные законы Земли постигаются путём векового наблюдения за её миром. Алексеев в одной из своих книг говорит о пчёлке. Пчела общается с Землёй, и знает как это делается. Русские познали знание пчёлки. Познали верные резы и как резами – рунами общаться с Землёй и читать то, что она им говорит в ответ. Сказочно мною сказано, ну да ладно, зато верно."

и ещё его рекомендации

"рекомендую для понимания о чём пишет Алексеев, прочитать то что вышло гораздо раньше, Черкасова Алексея «Хмель», «Чёрный тополь» и «Рыжий конь». В этих книгах как бы не хотелось, сказок мало, но всё же почитай.
Для общего развития «О начале человеческой истории» Бориса Фёдоровича Поршнева прочти, да и не только сей труд. Он тебе поможет на себя со стороны глянуть. "


И ещё...из письма Егора.

"ВИ КЪ, зная психологию людей, высказал Алексееву претензию по поводу их поведения не только в критической ситуации, но и в текущей жизни. Паломничество, либо спонтанный наплыв в места упомянутых Сергеем Трофимовичем Алексеевым больших групп людей это вред, как для самих людей так и для самих этих мест. Люди не будут защищать свои земли родные, бросятся под защиту хранителей Рода, оставив на откуп русскую землю чужим. В наших местах очень много появилось чужих, приходится тратить много времени на защиту места. Именно это и высказано было Алексееву. Он это понял. Хотя другого варианта преподнесения информации у Алексеева не было. С этим согласен и ВИ КЪ. "

Невестой Землю называют потому, что всякая юная Дева не ведает вкуса соли до той поры, пока не станет мужней женой. Невеста, то есть не ведающая горечи и сладости. А из Книги Купава толкователь приводил выдержку, описывающую обряд посвящения в жены: «Муж, появший нареченную невесту в жены и бросивший первое семя, да принесет ей щепоть соли на ладони и, преклонившись (перед ней), поднесет к устам ее, дабы вкусив, (она) испытала всю сладость и горечь рока своего — воскрешать из семени Свет и Огонь. Свет разума и Огонь живота...»
И Земле, своей нареченной невесте, послал Правый двух Дар — Раду и Луну, чтобы никогда не иссякал свет над ней, ни днем, ни ночью. Грелась она и освещалась во всякое время и назывались эти времена — Благоденствием. Не размножались и не плодоносили тогда только мертвые камни, как размножались и плодоносили все сущности, рожденные от Праха...

Изначальная жизнь возникла все-таки не на Земле, а неподалеку от нее — на Венере, которая называлась в Весте планетой ЖИВОТ. А Земля тогда еще была совсем юной и удаленной от Солнца, отчего оставалась холодной, не готовой для любви и покрытой льдами, как младенец пеленами. Однако Правый уже нарек ее невестой, и отсюда пошла традиция — украшать голову невесты белой тканью-фатой, знаком непорочности и девственности. Толкователь ссылался на Книгу Астра, где было прямое указание на это: «Правый сеял жизнь и взращивал ее в лоне жены своей по имени ЖИВОТ, расчесывая каждое утро золотым гребнем ее космы, а сам любовался тем временем на юную Деву именем Земля и ждал срока, когда (она) созреет, чтобы приблизить к себе и снять белые одежды. А пока обильно посыпал ее Прахом — семенем своим, не имеющим живого огня, как семя пшеницы, до поры твердым и сухим. Он бросал семя в лед, ведая, что оно прорастет, когда взметнется Ярило — весеннее животворящее солнце. Отсюда и обычай — сеять яровые хлеба. Правый по воле своей замыслил воскресить на Земле иную, разумную Жизнь, не существовавшую никогда на планете Живот...»

. Из Праха, рассеянного в лед Земли, зародилась материя — живая и неживая, но разумной еще не существовало. И человек-пчела, как и на Утренней Звезде, летая по цветам, продолжал собирать нектар и разносить семя, отчего возникало великое разнообразие форм и видов растений. Нектар же Пчелы получали не как пищу, а как знак благодарения за божественные дела, о чем ясно говорилось в Книге Мед:
«Благой Дар Правого — не суть жизнь, не соитие и сладострастие, и не размножение. А Нектар, воздаваемый как благодарность за труд Пчеле, сеющей Свет. Как Свет, собираясь в пучок, становится Огнем, так и Нектар превращается в Мед Жизни».

Тем временем на Земле еще не было света разума, а царил Великий Хаос, когда всякая сущность, рожденная и обитающая во всех трех стихиях, находилась в полной власти Правого и существовала по его образу и подобию. В Книге Свастика Великий Хаос обозначался словом «Рай», то есть как бывший под полной властью бога РА.

Это была неосознанная жизнь, существование во имя существования, период Абсолютной Гармонии. Никакой опыт, никакие Знания не нужны были ни живой, ни замершей материи, о чем прямо говорилось в Книге Явь: «И не ведала соли всякая сущность, ибо ведала только Солнце...»
Откуда же он взялся — Человек Разумный?!
— Я расскажу тебе, как зародилась на Земле разумная жизнь,— проговорила Дара, усаживая его на ковер.— Слушай меня... Прах, посылаемый Правым, падал на ледяной панцирь, вмерзал и хранился вечно, до поры, когда восстанет Ярило. И когда Бог РА приблизил к себе свою невесту и растопил льды, семя дало всходы...
— Это я знаю!— воспротивился Мамонт.— Книга Астры...
— Хорошо, слушай дальше,— мгновенно сориентировалась она.— Зато ты не знаешь, что все виды живой материи, обитающие в трех стихиях, имели одинаково текучий, студнеобразный мозг, неспособный накапливать и хранить опыт, ибо в этом не было надобности во времена Великого Хаоса...
— И это я успел прочитать...
— Не перебивай!— заметила Дара.— Человеческие существа в Весте потому назывались Пчелами, что имели жидкий мозг, какой до сей поры имеют рыбы и некоторые земноводные. И в Книге Правь сказано: «Не было отличия между сущностями, рожденными на Суше и в Океане...»
— До рождения разумного человека всегда упоминаются три стихии! Суша, Вода и Воздух!
— Да, это так,— согласилась слепая, опускаясь рядом.— Но после рождения осталось всего две, ибо человек утратил способность летать. Он жил на земле или в океане...
— Но почему он утратил эту способность?!
— Потому что утратил жидкий мозг. И приобрел твердый, как сейчас у тебя,— Дара говорила медленно, растягивая слова, словно гипнотизируя. Она нашла руку Счастливого Безумца и положила себе на живот.
— В Книге Камы... В Книге Любви об этом сказано так: «И явился человек на Землю, но не пришедший извне, а восставший из Великого Хаоса, как восстают от глубокого сна, в единый миг осознав себя и Явь. И явился человек в великой боли, вместе с солью Знаний познав страдания, ибо зачавшая его и выносившая в своем чреве мать-Земля погрузнела вдвое, нежели прежде, когда служила ей Рада, принимая на себя многие тяжести земные, когда не ведала ночи, озаряемая по кругу Дарами...»
— Куда же исчезла Рада?— спросил Счастливый Безумец, чувствуя, как от дыхания слепой немеют губы.
— Правый отнял спутницу... И оставил только одну Луну с ее призрачным таинственным светом. И тогда Земля познала ночь, поскольку стала женой и богу РА нужен был полумрак для любви... Слушай меня! В Книге Камы говорится: «Не всякая Пчела обернулась в миг Человеком, и не всякая сущность пережила разлуку с Радой и боль Яви, очнувшись от Великого Хаоса. Многие продолжали поедать Нектар — дар Божий, а не накапливать его, обращая в мед, и многая живая материя не выдержала тяжести и сгинула, поелику мы ныне зрим ее останки в мертвом камне...»
— Космическая катастрофа? Человек родился в результате космической катастрофы?
— Нет... Он родился от любви.
— Но у Земли не стало спутника! Значит, резко увеличилось земное притяжение! Уплотнился мозг!.. И уже было не подняться в воздух?!
— В воздух поднимает любовь,— зашептала Дара, ощупывая, лаская его лицо.— Боже Правый! Ты прекрасен... Плотного мозга мало, чтобы стать человеком... Нужна еще теплая кровь. Горячая кровь в жилах... Какая у тебя кровь, Мамонт? Холодная?
— Постой!— он пьянел от ее голоса, но не терял самообладания.— Рождение человека стало смертью многих видов живой материи? Так, да? Динозавры не выдержали собственного веса и погибли? Были принесены в жертву?..
— Жертвует всегда мать-Земля,— вещала слепая Дара.— И только своей собственной плотью... Во имя детей... И нет для нее ни прекрасных, ни уродливых — все одинаковы и любимы. Горе, когда их вовсе нет, и чрево пусто...

А потом я открою перед ней Книгу Явь!— вдохновенно продолжал Варга.— И сам! Сам начну толковать ей, как возникла первая живая жизнь на Венере в виде Пчелы — летающей части растений, предназначенной для дела божественного — опылять, осеменять цветы... Это же романтично, правда? Я увлеку ее Вестой! Буду читать Книгу Знаний, как поэму. Я заинтригую мою Деву историей сотворения Человека Разумного, расскажу, как в один миг Земля забеременела, отяжелела, взирая на Ярило Правого, и разродилась первым мыслящим существом — человеком-женщиной, Валькирией!
— Послушай, Варга,— чувствуя оцепенение, проговорил Мамонт.— Неужели первым Человеком Разумным стала женщина?
— Да!— возликовал он.— Это произошло мгновенно, как только Правый удалил от Земли наперсницу Раду. Родилась вначале Матка, ну все, как в пчелиной семье. Рожденные от Праха Пчелы были еще бесполыми. И только из детей, вскормленных Маткой, возникли мужчины. Потому и сохранились у нас следы женского начала... Разве ты еще не вкусил этой соли?
Отлучение спутницы Рады вдвое увеличило притяжение Земли, и все, что жило, летало, передвигалось по ней, не выдержало собственного веса. Так в одночасье погибли твари, называемые нынче динозаврами, о чем в Книге Кара сказано весьма определенно. В ней перечислены все земноводные сущности, не пережившие катастрофы — Времени Ара, а также названы сущности, которые обрели не только твердый мозг, Сознание, Память и Разум, но и теплую кровь, согретую Правым, ибо таковой в состоянии Великого Хаоса не существовало.
В Книге Явь говорится: «И поделился пчелиный рой на два роя Человеческих. Прежде обитавшие на Суше Пчелы, обратившись в Человека Разумного, так на Суше и остались, ибо осознали себя в единый миг. Иные же, во времена Великого Хаоса взлелеянные Океаном, спасаясь от земного притяжения и боли, уходили под воду, и посему мозг их остался желеобразным. С той поры человечество поделилось на две половины. И другая половина — Человек Земноводный — оказалась большей по числу, но меньшей по Разуму...»
О разделении человечества на Земных и Земноводных есть свидетельство в Книге Рой. Но более полная истина сокрыта в другой книге — Книге Будущности: «Земные люди жизни радуются и ей гимны воспевают, Земноводные же всегда ищут спасения, а спасшись, воспевают свой жидкий разум и воздают хвалу собственной ложной мудрости...»

И теперь не чувствую печали от соли Знаний, разве что вот болят суставы... Только любовь способна уравновесить две великие Сущности Мира: горечь и сладость, соль и мёд.

Книга Любви, изложенная и растолкованная Дарой-девственницей, окрыляла надеждами бессмертия. Все — прошлое, настоящее и будущее — существовало только благодаря этому чувству. Изначальная природа Огня и Света это и есть любовь между мужским и женским началом, лишь она способна возжечь суть Огонь и Свет, соединить их в Дитя, таким образом сотворив модель Мира — его Триединство. И что бы ни изобретали досужие умы, в каких бы потемках ни бродило сознание, производя на свет тысячи теорий, религиозных течений, где чистота подразумевалась как воздержание либо вовсе безбрачие, основой оставалась любовь между мужчиной и женщиной, под какими бы наносами, ракушечниками и грязевыми потоками ее ни скрывали.

И высшим искусством на свете было искусство Любви, которым человек почти не владел, растрачивая свою энергию на то, что после его жизни немедленно превращалось в прах.

Если нет будущего, значит, в Книге может быть всего одна строчка: «История человечества на земле прервется не войнами, стихийными бедствиями или космической катастрофой, а безразличием между мужским и женским началом».

На Земле вновь воцарится Великий Хаос, поскольку это состояние и есть полное отсутствие Любви. Человек обратится в Пчелу, знающую круг своих обязанностей, но не способную возжигать Огонь и Свет новой жизни. На весь этот улей будет одна матка и несколько трутней, которых убивают сразу же после того, как они оплодотворят ее, единственный раз и на всю жизнь. Матка станет сеять бесполых Счастливых Безумцев, которые и станут составлять пчелиный рой.

Авега сказал, что у меня размягчился мозг. Это действие препарата... Я находился в состоянии Великого Хаоса. Я — человек Земной, а стал Земноводным, размягчился мозг,— он на мгновение вскинул глаза.— Впрочем, ты Вещий, что тебе рассказывать... Поэтому я стал терять память и жил иллюзиями. Я здесь так воевал с Хамарой...

Авега мне сказал: чтобы мозг снова затвердел до нормального состояния, надо испытать земное притяжение. Иначе так и будешь воевать сам с собой.
— И как же ты его испытываешь?
— Да это не сложно. Земля притягивает, если её обрабатывать и строить. Вот потому я строю дом и пашу поле... Знаешь, и дело идет на поправку. Я уже стал вспоминать детство... И не тянет больше играть в войну.

— Ты избавился от страха перед Хамарой?

— Когда построю дом и сниму урожай — избавлюсь,— перекантовывая глыбу, проговорил он.— Надо трудиться, как пчела... У меня была предрасположенность к размягчению мозга, потому препарат Тойё подействовал. Я же любил сладострастие... Это прямой путь к Хаосу. Жреца Хамары... не существует. Его нет ни в образе человека, ни в образе полубога. Тойё говорил об этом, только тогда я не понял... Почему и невозможно увидеть его. Хамара — это идея, символ страха перед будущим. Он поселяется в душах всех людей, неважно — гой он или изгой. Он охотится за будущим каждого человека. Потому что мы утрачиваем земное притяжение и вольно или невольно движемся к Великому Хаосу. Как только я понял это — стал на месте взлетно-посадочной полосы распахивать поле. И строить дом.

— Будет в сердце любовь — значит, будет и будущее. После Книги Камы становится страшно открывать последнюю Книгу. Твой Хамара действительно охотится за будущим, но отнимает не волю и даже не разум. Он изымает из будущего его сердцевину, изначальный свет и огонь, любовь между мужчиной и женщиной, заменяя ее высший смысл примитивным наслаждением. Ты же испытал это, и потому теперь носишь вериги! Состояние Великого Хаоса начинается там, где начинается поиск удовольствий. Так написано в Книге Любви. И нужно ли после этого открывать Книгу Будущности?

— Должен же прийти конец этой войне!
— Она длится уже не одно тысячелетие, и нет ей конца,— во вздохе Дары послышалась тоска.— Но я верю в победу Света над тьмой. Хотя бы временную победу, чтобы выпало несколько лет передышки.
— И если она выпадет?.. Она снова зажала ему рот.
— Молчи! Думай об этом и молчи. Изреченное слово — изроченное слово... И не ласкай меня взглядом! Смотри холодно! Страсть гоя — бесстрастная страсть.
— Я не смогу так! Не смогу!— внезапно закричал Арчеладзе, вскакивая.— Это же — пытка! Быть вот так, рядом, и!..
— Прекрати истерику, Гриф! Это недостойно тебя! Мысли разумом, а не сердцем. Ты — Земной человек. Горячее сердце приводит к размягчению мозга, к хаосу мыслей и чувств. Истеричность — первый признак состояния Великого Хаоса.

А это из книги СТА "Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти".


«Сказано в Книге Явь: „И установил Правый, ныне именуемый богом РА, держать планету Земля под неусыпными очами вечных спутников её, дабы могли они оберегать и всячески услаждать его невесту…“»
В пояснениях Варги Бивня значилось, что невестой Землю называют потому, что всякая юная Дева не ведает вкуса соли до той поры, пока не станет мужней женой. Невеста, то есть не ведающая горечи и сладости.
И Земле, своей наречённой невесте, послал Правый двух Дар — Раду и Луну, чтобы никогда не иссякал свет над ней, ни днём, ни ночью. Грелась она и освещалась во всякое время и назывались эти времена — Благоденствием. Не размножались и не плодоносили тогда только мёртвые камни, как размножались и плодоносили все сущности, рождённые от Праха…
Изначальная жизнь возникла всё-таки не на Земле, а неподалёку от неё — на Венере, которая называлась в Весте планетой ЖИВОТ. А Земля тогда ещё была совсем юной и удалённой от Солнца, отчего оставалась холодной, не готовой для любви и покрытой льдами, как младенец пеленами. Однако Правый уже нарёк её невестой, и отсюда пошла традиция — украшать голову невесты белой тканью-фатой, знаком непорочности и девственности.
«Правый сеял жизнь и взращивал её в лоне жены своей по имени ЖИВОТ, расчёсывая каждое утро золотым гребнем её космы, а сам любовался тем временем на юную Деву именем Земля и ждал срока, когда (она) созреет, чтобы приблизить к себе и снять белые одежды. А пока обильно посыпал её Прахом — семенем своим, не имеющим живого огня, как семя пшеницы, до поры твёрдым и сухим. Он бросал семя в лёд, ведая, что оно прорастёт, когда взметнётся Ярило — весеннее животворящее солнце. Отсюда и обычай — сеять яровые хлеба. Правый по воле своей замыслил воскресить на Земле иную, разумную Жизнь, не существовавшую никогда на планете Живот…»

Из Праха, рассеянного в лёд Земли, зародилась материя — живая и неживая, но разумной ещё не существовало. И человек-пчела, как и на Утренней Звезде, летая по цветам, продолжал собирать нектар и разносить семя, отчего возникало великое разнообразие форм и видов растений. Нектар же Пчёлы получали не как пищу, а как знак благодарения за божественные дела, о чём ясно говорилось в Книге Мёд:
«Благой Дар Правого — не суть жизнь, не соитие и сладострастие, и не размножение. А Нектар, воздаваемый как благодарность за труд Пчеле, сеющей Свет. Как Свет, собираясь в пучок, становится Огнём, так и Нектар превращается в Мёд Жизни».
Тем временем на Земле ещё не было света разума, а царил Великий Хаос, когда всякая сущность, рождённая и обитающая во всех трёх стихиях, находилась в полной власти Правого и существовала по его образу и подобию. В Книге Свастика Великий Хаос обозначался словом «Рай», то есть как бывший под полной властью бога РА.
Это была неосознанная жизнь, существование во имя существования, период Абсолютной Гармонии. Никакой опыт, никакие Знания не нужны были ни живой, ни замершей материи, о чём прямо говорилось в Книге Явь: «И не ведала соли всякая сущность, ибо ведала только Солнце…»

Откуда же он взялся — Человек Разумный?

Человеческие существа в Весте потому назывались Пчёлами, что имели жидкий мозг, какой до сей поры имеют рыбы и некоторые земноводные. И в Книге Правь сказано: «Не было отличия между сущностями, рождёнными на Суше и в Океане…»

— В Книге Камы… В Книге Любви об этом сказано так: «И явился человек на Землю, но не пришедший извне, а восставший из Великого Хаоса, как восстают от глубокого сна, в единый миг осознав себя и Явь. И явился человек в великой боли, вместе с солью Знаний познав страдания, ибо зачавшая его и выносившая в своём чреве мать-Земля погрузнела вдвое, нежели прежде, когда служила ей Рада, принимая на себя многие тяжести земные, когда не ведала ночи, озаряемая по кругу Дарами…»
— Куда же исчезла Рада? — спросил Счастливый Безумец, чувствуя, как от дыхания слепой немеют губы.
— Правый отнял спутницу… И оставил только одну Луну с её призрачным таинственным светом. И тогда Земля познала ночь, поскольку стала женой и богу РА нужен был полумрак для любви… Слушай меня! В Книге Камы говорится: «Не всякая Пчела обернулась в миг Человеком, и не всякая сущность пережила разлуку с Радой и боль Яви, очнувшись от Великого Хаоса. Многие продолжали поедать Нектар — дар Божий, а не накапливать его, обращая в мёд, и многая живая материя не выдержала тяжести и сгинула, поелику мы ныне зримеё останки в мёртвом камне…»
— Космическая катастрофа? Человек родился в результате космической катастрофы?
— Нет… Он родился от любви.
— Но у Земли не стало спутника! Значит, резко увеличилось земное притяжение! Уплотнился мозг!.. И уже было не подняться в воздух?!
— Рождение человека стало смертью многих видов живой материи? Так, да? Динозавры не выдержали собственного веса и погибли? Были принесены в жертву?..
— Жертвует всегда мать-Земля, — вещала слепая Дара. — И только своей собственной плотью… Во имя детей… И нет для неё ни прекрасных, ни уродливых — все одинаковы и любимы.

Я заинтригую мою Деву историей сотворения Человека Разумного, расскажу, как в один миг Земля забеременела, отяжелела, взирая на Ярило Правого, и разродилась первым мыслящим существом — человеком-женщиной, Валькирией!
Да! — возликовал он. — Это произошло мгновенно, как только Правый удалил от Земли наперсницу Раду. Родилась вначале Матка, ну всё, как в пчелиной семье. Рождённые от Праха Пчёлы были ещё бесполыми. И только из детей, вскормленных Маткой, возникли мужчины. Потому и сохранились у нас следы женского начала… Р

Отлучение спутницы Рады вдвое увеличилоувеличило притяжение Земли, и всё, что жило, летало, передвигалось по ней, не выдержало собственного веса. Так в одночасье погибли твари, называемые нынче динозаврами, о чём в Книге Кара сказано весьма определённо. В ней перечислены все земноводные сущности, не пережившие катастрофы — Времени Ара, а также названы сущности, которые обрели не только твёрдый мозг, Сознание, Память и Разум, но и тёплую кровь, согретую Правым, ибо таковой в состоянии Великого Хаоса не существовало.
В Книге Явь говорится: «И поделился пчелиный рой на два роя Человеческих. Прежде обитавшие на Суше Пчёлы, обратившись в Человека Разумного, так на Суше и остались, ибо осознали себя в единый миг. Иные же, во времена Великого Хаоса взлелеянные Океаном, спасаясь от земного притяжения и боли, уходили под воду, и посему мозг их остался желеобразным. С той поры человечество поделилось на две половины. И другая половина — Человек Земноводный — оказалась большей по числу, но меньшей по Разуму…»
О разделении человечества на Земных и Земноводных есть свидетельство в Книге Рой. Но более полная истина сокрыта в другой книге — Книге Будущности: «Земные люди жизни радуются и ей гимны воспевают, Земноводные же всегда ищут спасения, а спасшись, воспевают свой жидкий разум и воздают хвалу собственной ложной мудрости…»

Я понимаю, что это художественное поизведение.
И всё-таки, сказано о том, что первый человек был "пчелой", имел жидкий мозг и не мог накапливать знания. О том, что сначала появилась женщина. И ещё о разделении на человеков земных и Земноводных с жидким разумом. Надо понимать, вторые- это глиняные люди, одноразовые души.

СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВ


ВОЛЧЬЯ ХВАТКА



Распятый веревками по рукам и ногам, он висел в трех метрах над
полом и отдыхал, слегка покачиваясь, словно в гамаке. Натяжение было
настолько сильным, что Ражный нисколько не провисал и потому казалось,
воздух пружинит под спиной, как батут, и если прикрыть глаза, можно
ощутить чувство парения. Сухожилия и кости давно уже привыкли к
бесконечному напряжению, и теперь вместо судорожной боли он испытывал
легкое, щемящее сладострастие, чем-то напоминающее приятную ломоту в
мышцах и суставах, когда потягиваешься после сладкого сна. Однако
похожесть была лишь в ощущениях, поскольку это состояние имело
совершенно иную природу и называлось Правилом (с ударением на первый
слог), своеобразная пограничная фаза, достигнув которую, можно в любой
момент произвести энергетический взрыв, например, повалить столетнее
дерево, задавить руками льва или медведя, сдвинуть неподъемный камень.
Или, оттолкнувшись от земли, подняться в воздух...
Подобные вещи обыкновенные люди проделывают в состоянии аффекта
или в крайней критической ситуации, совершая непроизвольные,
нечеловеческой силы действия, повторить которые никогда потом не могут.
Снимают трамвай с рельсов, переехавший ребенка, или прыгают за ним с
высоты девятого этажа и остаются живы и невредимы. Бывает, и летают, да
только во сне и в детстве...
Управляемостью Правилом можно было овладеть лишь на этом станке, в
течение долгого времени распиная себя на добровольной голгофе и
постепенно сначала увеличивая, а затем снижая нагрузку. Суть управления
заключалась в способности извлекать двигательную энергию не из мышц,
чаще называемых среди араксов сырыми жилами, не из этой рыхлой,
глиноподобной и легкоранимой плоти, а из костей, наполненных мозгом, и
сухих жил — забытого, невостребованного и неисчерпаемого хранилища
физической и жизненной силы. Костная ткань и, особенно, мозг имели
способность накапливать огромный запас энергии солнца (в том числе, и
радиации), но человек давно разучился высвобождать и использовать ее,
отчего происходил обратный эффект: плоть от перенасыщения активной
«замороженной» силой быстро старела, вместо радости бытия развивались
болезни, и век человеческий вместо двух, трех сотен лет сокращался
вчетверо. Поэтому араксы не были саженными гигантами с метровым размахом
плеч, как обычно представляют себе богатырей, почти не выделялись в
толпе каким-то особым телосложением; чаще наоборот, выглядели сухощавыми
и жилистыми, но с широкой костью.
И жили так долго, что вынуждены были прятать свой возраст.
Сам тренажер тоже назывался правилом, только с ударением на второй
слог, и потому говорили — поставить или поднять на правило, то есть
после Пира, первого в жизни поединка, который увенчался победой, араксу
давали право овладеть этим состоянием. В названии станка точно
отражалось его назначение — выправить плоть человека, вернуть ее в
первоначальное состояние силы и свободы, а значит, и исправить духовную
сущность. На первый взгляд, он был прост, как все гениальное: в четырех
углах повети на крючьях подвешивались точеные дубовые блоки, через них
пропускались мягко витые, но прочные и пружинящие веревки из конского
волоса, с одного конца цеплялся груз, с другого — запястья рук и лодыжки
ног. Чтобы подвесить себя на эти растяжки, не требовался даже помощник.
Противовесы в углах закреплялись на высоте с помощью сторожков,
Ражный садился посередине пола, закреплял на конечностях кожаные хомуты,
затем одновременно тянул все четыре веревки на себя. Сила падающего
груза в одно мгновение вскидывала его вверх, раздавался низкий гул
натянутых в струну бечевок, и прежде чем приступить к специальным
упражнениям, он несколько минут покачивался, будто на волнах.
Для мирских людей подобное приспособление показалось бы орудием пытки...

_________________

Заложив двери на засов, он вошел на поветь и, не зажигая света, стал
готовить станок для работы. Для этого требовалось совсем немного времени
— поднять и поставить каждый противовес на сторожок, чем-то
напоминающий шептало в ружейном механизме, после чего сковать себя по
рукам и ногам. Остальное уже никак не относилось к.дедовской технике и
зависело от воли и самоорганизации. Нехитрое это устройство могло
возвысить человека, поднять и ввести его в состояние Правила, но могло
превратиться в орудие казни — попросту разорвать на части.
Основная подготовка к взлету проходила днем, при свете солнца,
когда он впитывал его энергию. Человеческий организм, точнее, костяк,
представлял собой самую совершенную солнечную батарею, способную
накапливать мощнейший заряд.
Иное дело, сам человек давно забыл об этом, хотя интуитивно все
еще тянулся к солнцу, и потому весной и стар и млад — все выползали на
завалинки, выезжали к морю, на пляжи и бессмысленно тянули в себя
миллионы вольт, если солнечную энергию можно измерять как электрическую.
Бессмысленно, поскольку энергия эта оставалась невостребованной по
причине того, что была утрачена способность высвобождать ее и управлять
ею.
Чтобы достигнуть предстартового состояния, следовало полностью
абстрагироваться от действительности, отключиться от всего, что было
важным, значительным еще несколько мгновений назад, избавиться от
земного. Одним словом, совершить то, чего в обыкновенной жизни сделать
невозможно — уйти от себя, как это делают монахи, чтобы служить Богу.
Поэтому старых поединщиков по древней традиции, заложенной еще отцом
Сергием, называли иноками, то есть способными к иной, бытийной, жизни.
Через каждые три подхода к этому станку груз уменьшался — из
мешков выпускался песок. Тренажер можно было разбирать и прятать в сухое
место после того, как опустеют все мешки и когда араке начнет
вздыматься над землей без помощи противовесов и в любом желаемом
месте...
Пока еще Ражный был на середине пути и на каждом конце веревки
висело по три центнера речного песка. А времени до поединка оставалось
совсем мало — чуть больше трех недель, если не считать дорогу до Урочища
где-то в районе Вятских Полян.

Длина веревок позволяла лежать на спине или на животе, раскинув
звездой руки и ноги. Всякое неосторожное движение или даже мышечная
судорога могли сорвать с шептала один из противовесов, и тогда сработают
остальные, разрывая на части неподготовленное тело, поэтому он почти не
шевелился, и лишь изредка от солнечного сплетения к конечностям
пробегала легкая конвульсивная дрожь, напоминающая подергивание
электрическим током. И чем больше и чаще пробегало этих энергетических
волн, тем сильнее расслаблялись мышцы, крепче становились суставные
связки и жилы, и как только из позвоночника и мозговых костей начинали
течь ручейки солнечной энергии, бренная плоть теряла вес.
То, что монах достигал постами и молитвами, поединщик получал за
счет энергии пространства, напитываясь ею и равномерно распределяя по
всему скелету, в точности повторяя магнитные силовые линии.
Через некоторое время воздух, соприкасаясь с телом, начинал
светиться, образуя контурную ауру, и когда она, увеличиваясь,
образовывала овальный кокон, араке резко отталкивался всей плоскостью
тела от опоры и взлетал, несомый противовесами.
Или подъемной силой достигнутого состояния Правила...
_________________

Состояние Правила было близко; еще бы неделю тренировок на станке, и
Ражный смог бы взлетать над землей без помощи веревок и противовесов. И
сейчас, накануне решающего, второго поединка, да еще не в своей вотчине,
где проходил первый, а на чужбине, вот так, бездарно отдавать почти
достигнутую подъемную силу, высокую, космическую энергию было преступно и
бессмысленно.
_________________

Ражный собрал, скрутил себя в тугой свиток и, наверстывая упущенное, поднялся на правиле.
Новый насельник Урочища не зря завел разговор о женитьбе.
Совершеннолетнему араксу жена нужна была не только для продолжения
рода, не для развлечения, утешения плоти или оплакивания, коль мужа
принесут не живого с ристалища или поля брани. И тем более не для
хозяйства и домашнего очага.
В браке крылась иная, почти забытая в мирской жизни суть, имеющая
символическое значение — соединения двух начал, совокупления мужской и
женской природы. Ни одно из них, будучи раздельными, не могло
развиваться и двигаться дальше, и слово «холостой» в этом плане очень
точно сохранило первоначальный смысл — пустой.
И можно было действительно не сходить с правила, но так и не
выправить плоть, ибо в определенный момент будет недостаточно энергии,
получаемой извне, из пространства и от солнца, чтобы взлететь над землей
без помощи противовесов.
А эту малую, но важную толику ее могла дать араксу лишь женщина.
Лишь в соединении двух Пиров — Свадебного, когда он праздновал
земное, воинское начало, и Пира Радости, на котором он посредством
природной женской стихии обретал вертикальные, космические связи,
наступало истинное совершеннолетие.
И это было не блажью старца Ослаба, не пережитком тупых, диких и
древних воззрений, доставшихся Сергиевому Воинству, — блюсти чистоту
родов и скрупулезно подбирать невест молодым араксам; всякая случайность
и неразборчивость чаще всего приводила к обратному результату. Вместо
совокупления двух начал происходило обоюдное разрушение, а то и вовсе
уничтожение друг друга.

_________________

когда Ражный спустился на землю и лежал, раскинувшись звездой, чтобы сбросить остатки энергии состояния Правила, — заземлялся.
_________________

Инок же устоял!
Он был насыщен какой-то особой, неиссякаемой энергией. Такую не
получишь от самой изощренной пищи. Она не дается за счет «чародейства» с
землей, деревьями, водой, огнем и звездами, ибо получаемая от всего
этого энергия — тонкая и относится к области чувственных, духовных. Ее
даже не обрести на
Правиле: там достигается состояние, способное длиться считанные
секунды, очень сходное по природе с оргазмом, и воспользоваться этим
приемом можно лишь в самой критической ситуации, о чем знают все
засадники.
Состояние Правила или, как это называют индийские араксы, состояние Париништы, незаменимо, когда нужно дожать, додавить соперника,
когда до победы остается так мало, а силы на исходе, особенно если
схватка длится вторые или третьи сутки.
И это была еще одна загадка Скифа — источник его силы и выдержки.
Маленькие, пугливые люди назвали бы ее сатанинской, но увы, в
человеке все только от Бога и от самого человека, и если поискать,
присмотреться, заглянуть вглубь, непременно найдется природа такой силы и
будет она обязательно божественной, коль скоро создан человек по образу
и подобию. Иное дело, высвободить ее, научиться пользоваться дано не
каждому, поскольку эта сила и есть талант.
_________________

Но в Сергиевом Воинстве существовал неписаный закон: всякий араке, будь
он вольным, вотчинником, иноком, боярым мужем или даже Ослабом, должен
принять добровольную смерть, если существует явная угроза раскрытия
таинства существования Засадного Полка и если иным способом пресечь ее
невозможно.
Умереть, чтобы вольно или невольно не выдать Правила — способов,
методов тренировки, источников происхождения энергии аракса. Ни тех, что
были всеобщим достоянием Воинства, ни собственных, родовых и
наследственных. Причем и жена аракса обрекала себя на погибель, не могла
избежать мук плена, допросов и пыток; жены поединщиков никогда не
посвящались в тонкости борцовского ремесла, хотя знали, под чьей рукой
они живут, какому делу служат и чей продляют род.
Однако женский глаз много чего замечал и видел. И если араке
смерть принимал лютую да благородную, вступая не в единоборство — в
открытый бой с полчищем супостатов и бился до последнего дыхания, го
жена его, дабы не умереть от руки своей, запиралась на какую-нибудь
высоту — скалу, крепостную башню, на конек дома своего или дерево и
бросалась вниз головой.
Как, например, княгиня Евпраксия с младенцем-княжичем...
_________________

Ражного тогда еще только поставили на правило, то есть после победы на
Пиру допустили к тренировкам, и он, как всякий араке в начале
пути, подвешивал себя на растяжках по два-три раза в сутки, испытывая
тяжелейшие нагрузки.

Приезд «Горгоны» выбил его из ритма, поэтому он вошел на поветь с
радостью, хотя понимал, что вздыматься над землей придется как артисту
цирка — на публике, ибо четыре скрытые камеры тотчас же включились,
реагируя на движение. Не спеша он раскрутил и расправил веревки,
проверил крепление противовесов, ручные и ножные хомуты, после чего
закрепил их и надолго замер, лежа на полу: японец ждал обрядности
действий, некоего чародейства, ибо был воспитан в среде своей
национальной психологии, проповедыва-ющей магические ритуалы. И если
Хоори сейчас видел приготовления Ражного или увидит позже, когда ему
доставят видеозапись, непременно будет рассматривать ее на этот предмет и
следить не только за движениями — за мимикой лица, за каждой самой
незначительной деталью. Ему непременно захочется увидеть я почувствовать
элементы или признаки некоего учения, особой философии, типа
умозрительной теории дзен-буддизма в каратэ.

Он не может даже предположить, что ничего подобного здесь нет и
вся магия состоит лишь из достижения внутренней собранности, способности
вначале накапливать в скелет энергию солнца, что делает в принципе
всякий смертный, а главное — уметь высвобождать ее, обратив в энергию
движения, или произвести ее выброс в атмосферу. И что все это, в том
числе и мощь тела, приобретается не за счет каких-то тайных молитв,
заклинаний или ритуальных действий, а полной, детской открытостью
человека перед Космосом.

Лишь при таком условии можно было получить космический, или как
его чаще называли, божественный заряд, впитывая энергию из пространства в
любом месте, где бы ты ни находился.



Но увы! Никакое хитромудрое учение, никакие особые многочасовые
изнурительные тренировки не могли сделать сердце Ярым. Увеличить
сердечную мышцу, нарастить мускулатуру до невероятных, уродливых
размеров — да, а вот наполнить его управляемым, высоким и благородным
гневом, способностью принять на себя мирские грехи была не в состоянии
ни одна борцовская школа. И напрасно японец вкупе с Поджаровым тешили
надежды: создать армию борцов «скифского стиля», начавши с нуля, не
представлялось возможным.

Разве что игровой шоу-бизнес — что-то наподобие современного
каратэ или кикбоксинга, где соперники за деньги и под аплодисменты
публики лупцуют друг друга кулаками и пятками.
Однако сейчас противник жаждал вкусить приваду, и следовало не
подпускать его близко — дать возможность ощутить ее запах, чтобы слюной
наполнилась пасть и притупилась бдительность. Ражный лежал на полу
повети, делал ничего не значащие движения руками, ногами и со страстью
молящегося шептал детскую считалку:

— Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить, все равно тебе водить.

Видеокамеры были хорошие, но снимая в темноте, при шуме ветра в
застрехах, вряд ли бы сделали четкую запись: Ражный отлично знал, что
такое оперативная съемка, произведенная даже самой качественной
аппаратурой. И это было на руку — туман, расплывчатость на пленке лишь
нагонят аппетит. Собравшись с духом, резко натянул все четыре растяжки. В
тот же миг подъемная сила земного притяжения вскинула его и распластала
над землей.

Переждав болезненные минуты, он начал ощущать прилив энергии и уже
не сопротивлялся разрывающей силе растяжек, напротив, испытывал
приятную ломоту в суставах. И когда она достигла крайней степени, когда
он плавно вошел в состояние Правила, потянулся, свободно двигая
конечностями, поиграл противовесами и сделал первую фигуру «высшего
пилотажа» — бочкообразное горизонтальное вращение, сначала с
нечеловеческой силой скручивая веревки на руках и ногах, затем без труда
и стремительно раскручиваясь в обратную сторону.

Скорость была настолько высокой, что он сам слышал низкое жужжание
собственного тела, и если один раз закрутиться на всю длину растяжек,
то непроизвольные, маятниковые вращения то влево, то вправо могут
повторяться до четырнадцати раз, постепенно теряя количество оборотов до
полной остановки.

Ражного только недавно подняли на правило и потому он еще не
решался, а точнее, не хватало времени состояния Правила, чтобы выполнить
это упражнение по полной программе. Но для воображения противника
хватит и этого, ибо ни в каком цирке ничего подобного никогда не
проделывали.

Араксы же, вошедшие в зрелую силу, совершали фигуры «высшего пилотажа» без помощи правила и где угодно...

Когда-то человек умел летать, и девяносто семь процентов «пустых»
клеток мозга еще хранили память об этом периоде, изредка, в детском
возрасте, во сне.

И ребенок поднимался в небо без всякого труда и напряжения, парил
над землей, испытывая чувство неуемной радости и восторга, но взрослея,
душа его наполнялась земной пылью, тяжелела и более уже не могла
справиться с силой земного притяжения.


Древнее человеческое сознание не стиралось, как стирается от
времени или внезапного отключения электричества компьютерная память в
машине; иное дело, информация о прошлом закрывалась намертво, и человек
все больше деградировал, используя в коротенькой жизни всего три
процента своих возможностей.

Правда, во времена, когда он летал, его образ и подобие были Божьим...

Ражный отдохнул, покачиваясь как на батуте, изготовился, уловил
мгновение Правила и вошел в «мертвую петлю» — вертикальную раскрутку,
когда свиваются и развиваются попарно растяжки руки и ноги. Этот трюк
был много опаснее, чем горизонтальная «бочка», ибо собственный вес и
сила инерции создавали большую амплитуду, а внизу и над головой было
всего по три метра свободного пространства. Закрутился всего на десяток
оборотов, но зато обратно на два и несколько минут, забыв обо всем,
кувыркался в воздухе и блаженствовал, пока вращение окончательно не
затухло и не замерли в углах противовесы.

Но не этой фигурой думал он окончательно поразить противника.
Увидь японец трюки под высоким потолком повети, у него бы пробудился
интерес, укрепилась вера, что он наконец-то вышел на настоящего «члена
тайного ордена». Осторожный Хоори спешить не станет, изучит и
подвергнет множеству анализов полученный видеоматериал, сделает выводы,
наметит следующие этапы разработки Ражного, и в результате пленку увидит
еще кто-нибудь, и главное, он станет задавать тон и свои правила
поединка. А надо было, чтоб зверь слюной захлебнулся и примчался
немедленно на подброшенную ему поживу.

Основной риск открыть тайный арсенал Засадного Полка заключался не
в «высшем пилотаже», общеизвестном среди араксов и в какой-то степени
ставшим достоянием людской, мирской молвы, пусть в виде легенд, мифов и
суеверий.

Настоящий шок и последующее немедленное действие мог вызвать иной
трюк, весьма современный, ибо новая, неожиданная грань состояния Правила
была открыта случайно и всего около ста лет назад.

Собранные в монастыри воины, воспитанное и посвященное в древние
тайны царских скифов-араксов черное воинство, тогда называемое просто
иноческим войском, было передано князю Дмитрию из рук в руки и
определено Сергием Радонежским как засадный полк (откуда потом и возникло название). Тысяча засадников после поединка Пересвета с Челубеем стояли в привычном месте — в дубраве Куликовского Урочища и ждали своего часа. И когда он пробил, вышли
и мечами, засапожными ножами, а то и просто рукопашным боем решили
исход битвы.

Это был шок для противника, когда один Сергиев воин дрался с
тремя-четырьмя десятками пеших и конных врагов и был неостановим ни
саблей, ни ударом копья или пущеной стрелой. Они в буквальном смысле
прорубали в рядах монголов одновременно тысячу дорог, по которым потом
устремлялись оставшиеся в живых княжеские дружинники, и страшны были
своей неуязвимостью. Почти не имея доспехов — широкие пояса да железные
бляхи, прикрывающие сердце — араксы невероятным образом уворачивались от
смерти и поражали воображение не только противника; свои взирали с
удивлением и страхом, ибо чудилось, что это не засадный полк вышел из
дубравы — десница Господня, спустившись с небес, разит поганых.

Они и сейчас, коль явился бы Сергий и собрал весь Иолк, смогли бы
одолеть супостата с засапожниками и наручьями, но с началом века
электричества и проводной связи засадниками было замечено одно странное
явление: если поблизости от Урочища, где происходил поединок, или рядом с
домом аракса, где он вздымался на правило, оказывалась линия или
электроприборы, то время от времени случался пожар. Ни с того ни с сего
загорались провода, лопались и гасли лампочки, вылетали предохранители и
дымились электромоторы.

И когда эти происшествия наконец-то соединили с состоянием
Правила, точнее, с холостым выбросом энергии, если араке набирал ее, а
потом отказывался от реализации в том или ином упражнении, но не
опускался на землю, чтобы заземлиться, — только тогда стало ясно, каким
оружием обладает теперь Засадный Полк.
И не зря говорят, все новое — хорошо забытое старое: сразу же
вспомнили, что были когда-то в Сергиевом воинстве иноки, способные
останавливать грозу, отклонять молнии или, наоборот, насылать их на
супостата. И все поголовно, кто овладел Правилом, обладали способностью
не просто выбрасывать рассеянные мощные заряды в стратосферу, отчего
иногда и над южными районами светилось полярное сияние, но сворачивать,
скручивать его в небольшой и сверхнасыщенный энергией шар, обыкновенно
называемый в миру шаровой молнией. Мало того, каждый араке мог управлять
шаром, как хотел, ибо ее, на первый взгляд, стихийный, подчиненный
ветру и сквознякам полет подчинялся строжайшей воле того, кто произвел
его на свет.

Этот летающий сгусток энергии мог преодолевать огромные
расстояния, подпитываясь на ходу единственной пищей — золотом, к
которому имел притяжение, как к сверхпроводимому и аппетитному
энергетическому продукту. Потому часто шаровая молния, брошенная на
произвол судьбы, появлялась возле золотых рудников, в хоромах богатых
людей, а если прижмет, то и в бедных домах, чтобы слизнуть с пальца
венчальное колечко или нательный крестик.

Отец был много лет боярым мужем, много чего знал, но мало говорил...

....Но вето Ослаба в данном случае не распространялось на Ражного,
ибо он намеревался применить оружие против врагов Засадного Полка и с
целью сохранения тайны его существования.
Так он полагал, еще не совсем точно осмысливая ситуацию.
Сделав передышку после «мертвой петли», он ввел себя в Правило и
умышленно сделал долгий по времени и несильный пустой выхлоп.
Все четыре видеокамеры сгорели одновременно, и на повети запахло дымом жженой пластмассы..
_________________

Ему не были помехой ни высокая, матереющая трава, ни гряды камней,
выложенные вдоль полей, ни густой подлесок, обжигающий бока. Будь он под
властью человека, погоняемый и понукаемый им, давно бы уже покрылся
пеной — тут же на сухом, нервном теле и капли пота не выступило. Несся
он на зов любви не силой мышц; энергия выплескивалась из костей, как у
аракса в поединке, накапливаясь в суставах, приводила в движение
сухожилия и связки и совсем уже тончайшую материю — нервы. Не поднимаясь
на правило он достиг состояния аффекта лишь жаждой любви и одержимый
ею, теперь не взирал на жизнь земную. Излучение этой энергии было
настолько мощным, что Ражный, в первый момент сопротивляясь ей, через
несколько минут непроизвольно оказался пронизанным, пропитанным
насквозь, как сладким дымом в опиумокурильне. Он еще делал попытки
избавиться от наваждения, отвлекал себя мыслями о древности обычая
Манорамы — несомненно, пришел он из скифских времен, и удивительное
дело, жил, действовал, ибо с каждой минутой разум словно выветривался в
этом полете и на смену ему приходил даже не желанный образ суженой, а
бездумный, детский восторг; он еще хотел остаться трезвым, пребывая в
пьянящем облаке Пира Радости, но чувствовал, как тают и исчезают в
шлейфе возмущенного пространства, остающегося позади, последние искры
осознанной воли.

_________________

Тем временем огонь светоча за отцовским мольбертом набирал силу,
разгорался, но уже не тянулся единственным языком пламени, а таял по
всему пространству чаши, озаряя ложе мерцающим светом. И вместе с ним
разгоралась самая тонкая и высшая стихия, не сравнимая даже с состоянием
Правила — энергия женского существа, по самой природе своей соединенная
с Космосом. Лишь познав ее, мужчина соприкасался с божественным началом
человеческой сути.

Друзья немного подсказали про опыт разный. Думаю, что и нам, чтоб позвоночник почувствовать всё-таки позвоночник попротягивать надо? Только без фанатизма))

___________

ОЧЕНЬ ХОРОШО,ЛЕТОМ НА МОРЕ ДЕЛАЕМ РАСТЯЖКИ ДРУГ ДРУГУ ИСПОЛЬЗУЕМ ОБЫЧНУЮ ПЕНЬКОВУЮ ВЕРЁВКУ И КОЛЬЯ В ЗЕМЛЮ ЗАБИВАЕМ ,А ПОТОМ ВЕРЁВКУ НАТЯГИВАЕМ С ПОМОЩЬЮ ЗАКРУТКИ -НОГИ И РУКИ КРЕСТОМ ТЯНЕМ-ТЯНЕТСЯ ПОЗВОНОЧНИК ,ДАЖЕ СТАРЫЕ ГРЫЖИ МЕЖПОЗВОНОЧНЫХ ДИСКОВ ОТПУСКАЕТ
НА ЖИВОТЕ БОЛЬШЕ ТЯНЕТСЯ ГРУДНОЙ ОТДЕЛ,НА СПИНЕ -БОЛЬШЕ ПОЯСНИЧНЫЙ,ШЕЮ ТЯНЕМ РУКАМИ
____________

ещё один вариант. Не совсем правило, но из серии растяжек.
На кровать (диван) кладётся деревянный щит в рост человека. Со стороны головы щит приподнимается на высоту примерно в пол-кирпича. К спинке кровати привязывают жгуты из простыней или что-то подобное и заводят их в подмышки лежащему на спине человеку. Руки вдоль туловища. Тем самым фиксируется верхняя часть позвоночника. В таком положении надо заснуть ) Ну, или хорошенько снять мышечные напряжения (расслабится). Постепенно под весом тела позвоночник растягивается, что и треба )

Можно лишь добавить-уточнить. Меняя угол наклона, меняем интенсивность и силу воздействия на столб. Думаю, нужен и учёт веса тела.

К разговору вот здесь www.liveinternet.ru/users/2851019/post251579066

_______________________________________



Стараясь не расплескать упокоенную и усмиренную душу, он лег
приблизительно на то место, куда матерый отскочил, свалив телка на землю. Лег
сначала на живот, раскинув руки, затем перевернулся на спину, закрыл глаза и
полностью расслабил все мышцы, будто отдыхал перед решающим поединком.


Справиться с
телом было легче всего — труднее освободить голову от всяческих мыслей, уловить
момент — короткий, длящийся всего несколько секунд, когда не думается ни о чем
и сознание становится отмытым и стерильным, как белый речной песок.


Лежал, слушал
себя, как врач, прикладывая трубку к частям тела и внутренним органам. Что-то
мешало, ритмично прокалывало сознание вместе с биением крови. Он мысленно и как
бы со стороны еще раз осмотрел себя и обнаружил причину назойливых сигналов —
детородные органы. Вялой рукой поправил их положение, усмирил самую сильную
часть существа.


И уловил момент
полной прострации, когда подступала легкая, полупрозрачная дрема. Был великий
соблазн продлить мгновение, и у него это не раз получалось, но сейчас следовало
вновь включить сознание единственной фразой-мыслью:


— Я — волк.


Но не удерживать
ее более в голове — загнать в позвоночник и отныне думать только им.
Чувствовать позвоночником, видеть и слышать...


*****


Это был древний
способ внутреннего перевоплощения, незрячими, суеверными людьми называемый —
оборотничество. Скудоумие, беспамятство и закономерный поэтому страх перед тем,
что нельзя пощупать рукой или увидеть глазами, создали вокруг такого явления
ореол колдовства, нечистых чар, и под мусором предрассудков позвоночный столб
вместе с его мозгом превратился в бытовую конструкцию, костяную форму,
позволяющую человеку лишь прямо ходить, носить голову и страдать от радикулита.
Все остальное, считалось, от лукавого...


Если так, то все
человечество произошло от лукавых: в далеком прошлом люди без всякого
напряжения переходили в подобное состояние, ибо созданы были по образу и
подобию Божьему и тогда еще не только знали, но и чувствовали это.


Отец Ражного называл
это состояние «волчья прыть», а парение чувств — «полетом
нетопыря»: летучая мышь передвигалась в пространстве, находясь в особом поле
восприятия мира, когда он весь состоит не из привычных вещей и предметов, а из
полей, излучаемых живой и мертвой материей. Все сущее на земле оставляло не
только следы в виде отпечатков подошв, лап и копыт, не только оброненную
шерстинку, перо или экскременты, но и другую их ипостась, чем-то напоминающую
инверсионную дорожку, оставляемую самолетом в небе. И если там видимый след был
результатом выброса тепла и газа в атмосферу — вещей зримых и понятных
человеку, то здесь все связывалось с существованием невидимых и неощутимых, как
радиация, энергий.


Утратив былые
способности, прирученная собака, например, еще могла ходить по следу запаха или
по звуку и движению, сочетаемых с запахом, — так называемое верховое чутье. Она
еще могла, живя рядом с человеком и постоянно находясь в его поле,
ориентироваться на местности, зализать рану, отыскать необходимую лечебную
траву, предчувствовать грозу, бурю, землетрясение, но человек уже не владел и
этими способностями. Он был слеп и глух, а окружающий мир по этой причине
казался ему злобным, непредсказуемым и опасным для жизни.


Так вот,
абсолютным совершенством восприятия среды обитания был нетопырь, умеющий, как и
миллионы лет назад, видеть и слышать излучаемые поля — тончайшие энергии,
оставляемые в пространстве живой и неживой сущностью.


Подниматься в
небо и парить чувствами было довольно легко — все зависело от чистоты
выделяемых местностью энергий, и для взлета иногда требовались считанные
секунды. Вторым существом после нетопыря был волк, и чтобы выследить его,
хватило бы и чуткости чувств летучей мыши, но чтобы настигнуть и победить,
следовало самому перевоплотиться чувствами в серого зверя и обрести его прыть.


А это как раз и
требовало огромных физических усилий.


— Я — волк, —
записал он мысленно на чистом листе сознания и тотчас ощутил, как от основания
черепа до копчика потекла согревающая горошина, словно капля горячего пота. И
привыкая к воле разбуженного позвоночного мозга, он пролежал еще несколько
минут и хотел было встать, но в это время проснувшийся и еще пьяный фермер
проявил бдительность, взял ружье и приплелся взглянуть, кто это там валяется на
выпасе. Встал как вкопанный перед белым, распростертым на земле человеком,
захлопал ртом, выронил ружье и замахал руками, не в силах двинуться с места.
Было слышно, как лязгают зубы и дребезжит его душа, будто он вступает в ледяную
воду.


*****

Сильнейшее физическое напряжение помогало находиться в
«полете нетопыря», но одновременно быстро растрачивалась своя собственная
энергия. Тогда, в Таджикистане,
лежа с дырой в боку, Ражный вывел себя из болевого шока, остановил кровь и
держал ее, паря летучей мышью, в течение семи часов. Это был его личный рекорд.



*****
Сейчас Ражный
бежал по незримому волчьему ходу восьмой час и чувствовал, как начинает слабеть
это поле и яркий след, насыщенный энергией мести, превращается в пунктирную
извилистую линию, будто разносимую ветром. Он понимал, что не успеет, если
двигаться звериным путем, часто петляющим между болот или открытых мест, к тому
же быстро светало, а на восходе солнца нетопырь слепнет и забивается на дневку
в укромное, темное место. Можно было забраться под осадистую ель и переждать
восход, точнее, проспать его, что бы дало силы, но он боялся упустить время:
волк проявлял крайнюю степень мужества и отваги, мстил открыто, делал набеги в
светлое время суток, уподобляясь смертнику.

*****

Но прежде поискал место, покрутился, как это делают собаки и
волки, прежде чем лечь, и опустился на землю, прижавшись позвоночником от
копчика до шеи.


Выход из «полета
нетопыря», сопряженного с волчьей прытью, был болезненным — тошнило, кружилась
голова, учащенно билось сердце, и пережить все это на ходу было трудно, да и
опасно.


Отец умер от
инфаркта именно в такой миг, когда переходил в «нормальное» состояние.


Дух его был крепок еще, бился, а сердце не выдержало. Чтобы
писать свои картины, он часто взлетал нетопырем и парил над миром, взирая на
него одними сердечными чувствами. И улетал так далеко, что потом, очнувшись,
камнем падал вниз и, толком не приземлившись, хватал кисти.


Бумага была
испачкана масляными красками, так что кое-где остались отпечатки отцовых
пальцев, и письмо было совсем коротким: «Жалко, не свиделись перед моей другой
дорогой. Береги Ярое сердце. Я свое утратил, а когда — не увидел. Взлетай
нетопырем, да не забывай приземляться. Но лучше рыскай серым волком. Схорони
ногами на север, с Валдая привези камень, на котором я всегда грелся на солнце.
И поставь на мою могилу. Остальное тебе все сказал, сынок».

*****

Обрядившись в
рубаху с отцовского плеча, Ражный .сделал еще одну попытку подняться над
землей, внутренне перевоплотившись в нетопыря. Он лег на живот, раскинул руки,
затем перевернулся на спину и, закрыв глаза, стал ловить мгновение, когда
просветлеет и полностью очистится сознание, когда мир раскрасится пестрыми
следами и пятнами неуловимых красок и энергий и ему останется лишь парить средь
них, как птице в облаках.


Но прежний полет
был слишком долог, и теперь не хватало сил совладать с собой — мал размах
крыльев, чтобы создать подъемную силу, и слишком велик груз мыслей перед первым
поединком...

*****


В роду Ражных не существовало какого-то особого,
наследственного удара или приема в кулачном бою; зато был способ уходить,
ослаблять или держать удар, когда не уйти. Для этого требовалось пристально
следить за противоборцем, все время считывать информацию с его лица, глаз и
особенно — с области солнечного сплетения, ловить испускаемую им энергию.


Это значит, в
течение всего поединка время от времени входить в состояние «полета
нетопыря»...

*****

Роща оказалась настолько древней и плотной, что через
полсотни метров все постройки скрылись из виду, в том числе и колокольня. Он
шел, прикасаясь руками к деревьям, и одновременно хотел отключиться от
реального мира и лишь приблизиться к состоянию «полета нетопыря», однако
воспарил почти мгновенно и увидел дубраву в пестроте цветов излучаемых энергий.


Он вышел к южной
кромке Урочища, где дубрава постепенно переходила в смешаный лес, затем взял
строго на север и, пересекая холм в этом направлении, вдруг обнаружил причину,
увидел, чей взгляд преследует его и что мешает и будет мешать впоследствии.


Начиненная
костями земля излучала энергию распада, и даже мощный слой свежих, нынешних
желудей, успевших дать острые пики побегов, толстый покров сосредоточения
жизненной силы не мог перекрыть источавшегося духа тлена.


Тогда он выбрал
более «чистое» место, рядом с Древом Любви, лег сначала на спину, прижал
позвоночник и приземлился, выйдя из «полета нетопыря». И тут же, перевернувшись
лицом вниз, попытался уйти в другой полет — раскинулся звездой, как на Правиле,
до твердости желудя напряг мышцы и замер.


На этот миг
останавливалось время, и вместе с ним отлетало все, что тяготило его,
притягивало к земле.


И все-таки он не
смог оторваться от нее и воспарить; лишь приблизился к состоянию Правила,
облегчил груз плоти настолько, что под ним распрямились примятые желудевые
ростки.


Земное
притяжение здесь оказывалось сильнее...


После «полета
нетопыря» приходилось, наоборот, приземляться, но входить в это состояние было
легче, ибо отрывались от земли и парили в воздухе одни лишь чувства и ощущения.

*****

Ражный уже стал думать, что Скиф, наверное, много лет
занимался боксом и заразился его кроличьей торопливостью и бестолковщиной, но тут
внезапно разгадал замысел этой казалось бы бесполезной молотьбы.


Он не давал
войти в состояние «полета нетопыря»! В Урочище, где Ражный весьма легко
отрывался чувствами от земли и парил, с начала поединка он ни разу не мог
глянуть на Скифа иным взором. Вчера он отвлекал бесконечной болтовней, сегодня
— мельтешением кулаков перед носом. Вот об этой родовой, наследственной тайне
Ражных он прекрасно знал, ибо когда-то боролся с дедом Ерофеем! И сейчас помнил
об одном — не дать внуку воспользоваться шестым чувством и увидеть истинное
состояние инока.

*****

На самом деле
его фамилия происходила от способности входить в раж — в совокупленное
состояние полета нетопыря и волчьей прыти.

*****

Ражный лег на пол, раскинул руки и, сосредоточив взгляд на
освещенном солнцем медальоне с лосиными рогами, попытался войти в состояние «полета
нетопыря», дабы взглянуть на следы, оставленные гостями. И сразу же ощутил
помеху — сильное электрическое поле, пронизывающее все пространство.

*****

Тогда он отошел и лег на ристалище. И сразу же воспарил
нетопырем, чутко улавливая колебание и трепет пространства, чем-то схожий с
биением разгоряченной крови.


******

дезодорант давно испарился и от вспотевшего противника несло
мускусом — затхлым запахом лука и гнилой селедки. (Впрочем, и запах дезодоранта
в «полете нетопыря» вонял ничуть не лучше.)

******

Душа была настолько переполнена острыми, сильными чувствами,
что он без всякой подготовки в любое мгновение мог воспарить нетопырем, и
приходилось время от времени приземляться, дабы не потерять опоры под ногами.

*****

Гончаки уводили зайца на второй, третий круг, а он
наслаждался полетом, ухватывал последнюю возможность отдохнуть от земного
притяжения, ибо с началом зимы, как известно, нетопыри забивались в дупла,
пещеры и замирали до весны, повиснув вниз головой.


Зимой он тоже
входил в раж, но не летал — рыскал по земле волком.

*****
Древесина, эта живая материя, как губка, впитывала в себя то
самое свечение энергии, исходящей от людей и зримой лишь в полёте нетопыря. И
если на открытом воздухе она быстро таяла, поглощаемая солнцем, то здесь
проникала глубоко внутрь, накапливалась и потом могла незримо отравлять среду
обитания. Или, напротив, облагораживать её, когда в дом входил человек с
открытой душой и чистыми помыслами.


Люди,
осквернившие стены, источали страх за собственную жизнь и, как следствие,
ненависть к окружающему их пространству — все, что принято было считать мирским
духом, ныне царящим повсюду…


Это относилось к
области тончайших материй и чувств, давно утраченных в миру, и поэтому уже
никто не мог толком объяснить, почему старые обычаи строго‑настрого запрещают
впускать в дом нищих, приносить что‑то с кладбища, снимать и носить одежду с
мертвецов или брать вещи с пожарища. Соседствующие и часто роднившиеся с
араксами старообрядцы только поэтому не впускали в свои жилища чужих, не
разрешали молиться на свои иконы и не давали посуды, чаще всего деревянной.


Избавиться от
осквернения можно было лишь вытесав стены, сменив полы и потолки, или вообще
сжечь постройку…


*****



И не удержался, на мгновение взлетел нетопырём, закружившись
над седой головой старца: он источал розовый и длинный язык пламени с
зеленоватыми протуберанцами, что означало невероятное спокойствие и
самоуверенность.


*****


Как на ристалище, прежде чем принять определённое решение,
он сгруппировался, напрягся, воспарил нетопырём и замер над самим собой.


И узрел синюшно‑жёлтые
завихрения и разводья трусости. Они истекали, будто гной из раны, и, тяжёлые,
опадали брызгами на землю.


Будь это на
земляном ковре, Ражный лежал бы на лопатках через минуту…


*****

Ражный
взметнулся нетопырём и сразу же увидел тающее, розово‑синее свечение свежего и
очень знакомого следа вдоль берега — следа, который могла оставить только
женщина, причём, не чья‑то жена, а целомудренная дева.

*****


Кокон вокруг
«снежного человека» не разорвался, но вытянулся вверх и вперёд, нависнув
зеленовато‑бордовым козырьком. Он источал энергию устрашения, причём какую‑то
тяжёлую, давящую, звериную. Но замкнутая в ореоле, она сейчас мешала ему и
почти не достигала цели, а синие сполохи, будто молнии, гвоздили его оболочку,
стремясь вырваться наружу.


И все ещё было
непонятно, что означает этот невиданный у араксов, синий, «женский» цвет в
излучении его естества: то ли сдерживаемая сила, то ли слабость…


*****


Мало того, по всей России в том или ином виде сохранился
этот древний обычай очищения водным перегретым паром, пожалуй, в какой‑то мере
испытанный каждым человеком, только что вернувшимся из русской бани —
потрясающая смесь чувства утомления, облегчения и парения. А если это баня почерному и срублена из
горькой осины да натоплена берёзовыми дровами и веник запарен вересковый; и если
ещё поднять парный (не сухой) жар вдвое обычного, а исхлестав себя до
изнеможения, всякий раз бросаться в ледяную купель и в этом же пару трижды
вымыться с головы до ног крутым щёлоком, приготовленным на липовой золе, да
сполоснувшись холодной водой, надеть чистое белёное бельё и босым выйти да лечь
у бегущей реки, дабы смирить в себе остатки беспокойных мыслей и
страстей, — нетопырём воспаришь без всякой иной подготовки, узрев то, что
не видел прежде.


И, возможно,
обретёшь волчью прыть.


*****


Близость её тела смущала Ражного ещё минуту, пока он не
воспарил нетопырём и не увидел, как из одинокой кукушки, словно синий дым в
морозное небо, поднимается столб невостребованной чувственной женской энергии,
способной разрушить даже новые потолки. Он выждал ещё минуту, опрокинул ещё
один ковш на раскалённые камни и уже сам, задыхаясь от жара, отметил, что этот
густо‑синий поток ничуть не угас, а скорее, напротив, стал плотнее.


— Нет, так
дело не пойдёт, — сказал он и слез с полка. — В таком состоянии ты ничему
не научишься. Пошли в реку!


Синее сияние, исходящее от неё, не брал ни лёд, ни пламень…


В этот раз он
насильно достал её из проруби, принёс на руках в баню и, положив на полок,
сначала растёр веником, как мочалкой, затем ладонями, но прикосновения к ней
так возбуждали и волновали, что Ражный вылил себе на голову ковш холодной воды
и лёг рядом.

— Наверное,
я не смогу тебя ничему научить, — через некоторое время проговорил он.

— Почему? — насторожённо спросила Дарья и обернулась, приподнявшись
на локте: — Я бестолковая?

— Просто не
могу… Или для этого потребуется очень много времени. Может, вся жизнь.

— Это что
за намёк? Мои предки обучили персидских юношей всего за сутки…


— Я слышал,
за трое…


— А ты так
не можешь?


— Я не
стану этого делать.


— Не хочешь
открывать родовых тайн?


— Не хочу
подавлять ту силу, что накопилась в тебе.


Она поняла, о чем он говорит:


— Это обязательно — подавлять?


— К сожалению… Чтобы подняться над собой, всякий раз приходится на время умерщвлять
плоть. И все земное оставлять на земле. А над тобой полощется синий плащ
Манорамы.


Дарья легла на спину, и взгляд её надолго замер.

— Понимаешь, в чем дело… — Ражный пытался утешить её. — Все
араксы моего рода ещё в юности обучались входить в раж… И делали это легко,
естественно… Но этому никогда не учили женщин. Я не задумывался, почему…
Наверное, мои предки знали, что это невозможно. Или нельзя… Прости, что я
пообещал невыполнимое.


— А если я
тебя попрошу? — сирая дева приблизилась к нему и склонилась над
лицом. — Попрошу избавить меня… от этой силы? Как рабыня просит свободы…


Пар под потолком был холоднее её дыхания…


— Ты уже победила обидчика. Тем, что сохранила женскую суть.


Дарья вновь
затаила дыхание и прикрыла веки, словно собиралась нырнуть в глубокую воду, но
в следующий миг вздрогнула:

— Вижу!..
Кажется, он пришёл на заимку!

— Вот! — снова засмеялся он и покачал её на руках. — Ты
уже и вошла в раж. Только это не моя заслуга!.. Люди живут и не знают, что сила
любви — самая лучшая наука…

Получила письмо от Геннадия.





Ирина, привет.


..тут заглянул на ваш головной форум РРР в тему где собраны цитаты из "Волчьей хватки" Алексеева ..
Есть просьба, помести в тему эту фотку в продолжение Алексеевских образов.
Это "фирменный" значек российской военной разведки
-чувственный полет "нетопыря" над Матушкой-Землей в синем плаще из тонких материй Манарамы))
см. вложение


Гена

Почему у меня картинку никак не видно??? Только иконка и всё и никак не открывается ни через что.

У меня тоже не видно.

вот через другой редактор закачала. Может потому что из почты взяла у вас не видно, потому что я на всех компах вижу(((

про правило интересная картинка

Точно.. Энергетическа накачка???
http://www.liveinternet.ru/users/4843177/post248503778/
"Когда все заканчивается, кажется, что внутри произошел большой взрыв, и в твоем сердце начала зарождаться новая Вселенная. Через секунду эту метафору сменяет мысль попроще — «все позади, у тебя получилось».

Правило воссоздал старовер Сергей Зайцев из Питера, начитавшись книжек писателя Алексеева. Зайцев преподнес «станок», как отличный стрессоистребитель. Который выводит из равновесия, чтобы ты смог закалить свой внутренний стержень."

если сравнить с "витрувианским человеком" Леонардо да Винчи
переход от четвёрки к пятёрке.
И тогда получается, что действительно Правило - подключение к квадратной сетке и накачка энергией
Там ещё посмотри - двенадцать знаков зодиака, то есть ещё и Эрцгамму как-то задействуют на висящем на правиле человеке...

Писатель С.А.Алексеев открыл страничку на ЛиРу http://www.liveinternet.ru/users/straga-severa/ и...форум, на котором даже начал общаться сам http://stragasevera.fmbb.ru/index.php

С этими Алексеевскими веяниями решила поднять свои старые файлы и нашла - где смотрела всё, что говорил Алексеев о валькириях. Наверное пусть тоже здесь будет, ведь нам интересно?)
_____________________

О валькирии

- Обратного пути нет! - отчего-то разволновался он.- Мне
определено идти на реку Ганга.

- Кем определено? - доверительно спросил Русинов.

- Роком... Я- Авега! Даже если совсем ослепну- пойду
слепой.- Он вытащил расческу и принялся расчесывать свои длинные волосы.- Скоро
закроется дорога! И мне снова придется ждать восемь лет, а Валькирия не впустит
в свои чертоги, не обнажит передо мной своей прекрасной головы, не покажет
чудных волос...

- Кто она - Валькирия? - воспользовавшись печальной паузой,
спросил Русинов.

- Валькирия, вот,- он показал открытку с картиной Васильева
"Валькирия над сраженным воином".- Или вот! Посмотри, как она
прекрасна! Видишь, светит мечом!

Авега поднес ему другую открытку, где была изображена
русоволосая дева (иначе сказать невозможно!) со свечой в заиндевелом зимнем
окне. Картина называлась "Ожидание".

- Я уже был изгоем,- вдруг признался Авега.- И больше не
хочу. И потому повинуюсь року- пусть уносит вода. Мне сейчас хорошо.

- А если тебя отпустят, ты пойдешь на реку Ганг?

В глазах Авеги не появилось ни надежды, ни проблеска
радости. Он снова стал спокоен, как сфинкс.

- Повинуюсь року.

- Но ты можешь пробыть в этих стенах до самой смерти! -
взорвался Русинов, что делать не следовало.- Ты же - Авега! Ты знаешь пути! А
это все умрет вместе с тобой, и ты не выполнишь своего предназначения.

Авега неожиданно улыбнулся, по-детски показывая белые
молодые зубы.

- Нет лучшей доли для Авеги - умереть в пути! Карма изберет
меня, и обнажит голову, и осветит мечом дорогу. Я увижу свет "сокровищ
Вар-Вар". Самый чистый и сияющий свет!.. Пусть после смерти, но стану
Вещим.
_____________


"Карна" переводилась с санскрита как
"ухо", "слух" (отсюда в русском языке существовали слова
"карнаухий", "обкарнать"), но глубинная суть имени
"Карна" полностью отождествляется с мифической Валькирией и
расшифровывается буквально следующим образом:


К-АР-на, то есть "относящаяся к подземному миру".
Выходило, что Авега знал, что говорил. "Вар-Вар" толковалось как
восклицание, боевой клич древних ариев, сохранившийся в славянских племенах до
нашей эры, откуда произошло и название их - варвары. Понятия "РА" и
"АР" - солнце и земля - существовали неразрывно, что доказывало
передернутое звучание этих слов, и совокупно. В название горы АРАРАТ древние арии
вложили смысл соединения земли и солнца. Свет и тепло как бы возжигали землю,
делали ее подобной солнцу, пригодной для существования человека, ибо арии -
народы Ара считали себя в буквальном смысле детьми света солнца. Поэтому их
возглас "Вар" означал тепло, земной огонь, зной, и синонимом его было
слово "жар". (Отсюда в русском языке возникли глаголы
"варить", "жарить", название "жар-птица".) Боевой
клич ариев как бы прославлял этот земной огонь. А после победы они прославляли
солнце криком - УРА! - который сохранился и поныне и означал торжество света -
"у солнца!" - над тьмой. Антонимом- словом противоположного значения
- был горький вздох, тоже существующий и поныне - УВЫ! - то есть буквально
"у тьмы!", ибо множественным числом - ВЫ - называлась тьма. Поэтому
дерзкие князья, замышлявшие походы на врагов, говорили "Иду на вы!"
вовсе не из-за уважения к противнику, а точно определяли цель предстоящего
сражения - сражения с тьмой.


И оказывается, потому нельзя называть Бога на
"вы"...
________________


- Я работал в Институте, который занимался поиском сокровищ
на Урале,- сказал Русинов.- Это был закрытый Институт, секретный.

- Сокровищ? Интересно... А какие тут могут быть сокровища?

- Вар-Вар... Слыхали?

- Нет,- промолвила Ольга.- Это что-то из области бажовских
былей?

- Примерно да,- согласился он.- Только Бажов наложил древние
предания на Петровские времена.

- И вы теперь ищете сокровища Хозяйки Медной го-ры?

- Раньше ее называли Валькирия,- объяснил Русинов,- или
Карна.

- Но Валькирии - это же воинственные девы! - изумилась она.-
При чем здесь сокровища?

- Так их называли в эпосе. А если извлекать из него
рациональные зерна, то назначение этих дев несколько иное. Во время оледенения
люди не ушли отсюда, а спустились жить в пещеры. Здесь было целое пещерное
государство, подземное царство. Поскольку мужчины гибли, то возник
матриархат...
________________

Откуда взялось предание о Хозяйке? Сочинил Бажов или
опирался на легенды, существовавшие у жителей Урала? А легенды как всякое
вещество земли: ничто не берется из ничего и не исчезает бесследно. Валькирия и
Карна - одно и то же лицо. Карна и Хозяйка Медной горы одно и то же? Если да,
то она - главная хранительница сокровищ и все ей подчинено здесь. Во что бы то
ни стало нужно встретиться с Данилой-мастером! Он, рисующий знаки жизни и
смерти, должен привести его к истине. Авега и Варга - старые хранители, старцы,
монахи, закомплексованные люди... Данила же молод и романтичен. Только бы
пришла Инга! Только бы не забыла сказку!


Все эти мысли - повторение или продолжение тех, что пришли к
нему в каменном мешке, сейчас, при свете солнца,- не казались ему смешными или
вздорными. Наоборот, они как бы подсказывали дальнейший путь - только через
контакт с людьми, связанными друг с другом таинственными нитями, только через
тех, кого он мысленно назвал хранителями "сокровищ Вар-Вар". Карта
"перекрестков Путей" и даже магический кристалл КХ-45 теперь казались
инструментами грубыми и примитивными. Можно установить на местности все
астральные точки и не найти на них ровным счетом ничего, кроме пусковых ракетных
шахт, моренных мертвых отложений, которые разъели, перетерли в вязкую глину
весь культурный слой. И даже развалы отесанных камней- остатки Ра-образных
арийских городов - мало что дадут. А вот нефритовая обезьянка, вынырнувшая из
глубины тысячелетий, может быть паролем, ключом во владения Валькирии - Карны -
Хозяйки Медной горы.
______________


— Ва! Ва! Ва!..


Над обрывом стояла высокая женская фигура с поднятыми к небу
руками, длинные белые одежды, вздуваемые ветром, делали ее призрачной и
бестелесной.

— Валькирия,— прошептал он ледяными губами. И понял, что
замерзает. Холодная смерть уже сломала волю к движению, сковала мышцы. В
ледяной воде ему стало тепло и мягко, как в пуховой постели. Разве что под
животом шуршал гравий — река выбросила его на отмель и теперь волокла, как бревно.
А умирать было легко и приятно, ибо чудилось, как, не касаясь земли, с высокой
кручи к нему медленно слетает Валькирия— вьются волосы по небу! И очарованный
этой невесомостью, он сам будто бы наливался тяжестью, каменел и
примагничивался к земле. Неожиданный приступ кашля сломал его пополам, изо рта
ударил фонтан воды. Он не удержался на ногах, упал сначала на колени, потом на
четвереньки; где-то в глубине сознания заметалась стыдливая и беспомощная
мысль, что он оказывается перед Валькирией в таком неприглядном виде,
бессильный, жалкий и раздавленный земным притяжением. Изрыгнув воду из легких,
он едва отдышался и поднял слезящиеся глаза...

Вместо подземной богини, вместо таинственной Девы,
поднимающей павших воинов с поля брани, он увидел Ольгу, сбегающую вниз по
берегу в расстегнутом белом халате. Она безбоязненно пронеслась по мелководью,
схватила за руку:

— Саша! Боже мой! Саша! Вставай!

— Где... Валькирия?— хрипло дыша, спросил он.— Я видел... На
обрыве...

— Что ты, милый,— она встала на колени и стремительно, чуть
касаясь губами, стала целовать его лицо.— Что ты!.. Тебе почудилось! Вставай!Иди за мной!

Русинов встал на колени, обнял ее ноги:

— Ты — Карна? Признайся мне, Карна?!

Она вдруг отшатнулась, роняя его в воду, схватилась за свои
волосы.

— Почему ты назвал меня так? Я не Карна! Смотри, это мои
космы! Я не Карна! Не накликай беды!

— Страга сказал — собака приведет... Она привела к тебе!

— Ну, хорошо, хорошо,— вдруг сдалась она.— Я— Валькирия!
Вставай! Поднимайся на ноги!

Неуправляемое тело вдруг стало послушным. Он медленно
распрямился, но идти не смог. Тогда она запустила руку под свитер и начала
растирать солнечное сплетение. Русинов чувствовал лишь толчки ее ладони, потом
возникло тепло, в одной точке, будто искрой ожигало...
— Иди! — велела она.— Ступай за мной!
— Где собака? — спросил он.— Со мной была овчарка...
— Иди! — крикнула она звенящим голосом.— Беги за. мной! Не
смей отставать!
Русинов чуть не задохнулся, пока они поднимались на высокий
берег, но Ольга, не давая ему перевести дух, потянула к бане. Там он повалился
на скамейку, ватный, безвольный и противный себе. Она же, наоборот, стала
веселой и дерзкой.
— Сейчас согрею тебя! — приговаривала она, стаскивая с
Русинова мокрую одежду.— Ты парился когда-нибудь с девушкой, а? Нет?.. С Валькирией?
Сейчас узнаешь, почему передо мной восстают мертвые!
— Сам, сам,— вяло сопротивлялся он.— Мне бы отдышаться — я
нахлебался воды...
— Лежи, утопленник! — приказала она и содрала, выворачивая
наизнанку, липнущую к телу рубаху.— Потом ты мне все расскажешь... Боже,
посмотри, на кого похож! Кощей Бессмертный! Одни кости!..
В жарко натопленной бане он наконец стал ощущать холод и не
мог справиться с крупной, лихорадочной дрожью. Ольга помогла ему перебраться на
полок, подложила в изголовье распаренный веник.
— Теперь закрой глаза и слушай мои руки,— приказала она.— Не
бойся уснуть. Когда я разбужу тебя, ты уже будешь здоровым и сильным.

Русинов ощутил, что веки слипаются, а еще через мгновение
перестал ощущать ее руки. Душа замерла, как бывает, если самолет падает в
воздушную яму, и скоро полное чувство невесомости освободило его от земной
тяжести и холода. Ему начал сниться сон, а точнее, сон-воспоминание,
единственный эпизод из младенчества, который давным-давно опустился в глубины
памяти. Однажды он выбился из пеленок и замерз — был, наверное, месяцев пяти от
роду. Зыбка висела на очепе возле материнской кровати, он чувствовал близость
матери, кричал и никак не мог докричаться; полусонная, она протянула руку и
покачивала его в надежде, что ребенок успокоится. Он уже кричал так, словно
погибал в ту минуту, и, наконец, привел ее в чувство. Мать взяла его на руки и
приложила к груди. Стремительный поток благодатного, спасающего тепла вместе с
молоком проник в рот и охватил все его существо. Он не помнил вкус молока: в
тот миг не был голоден. Эта великая жажда, нестерпимая тоска по материнской
груди, сопровождала его все детство...

Теперь ему чудилось, будто он приник к груди и втягивает в
себя поток восхитительной, трепещущей энергии. И не было ни стыда, ни ощущения
неестественности происходящего; напротив, его чувство благодарения как бы
вдохновляло Деву-кормилицу, возбуждало в ней неуемную материнскую радость и
восторг.

Еще он понимал, что совершается нечто неподвластное ни
разуму, ни привычной житейской логике; неверующий, он осознавал божественную
суть этого действа и желал в каком-то неведомом сладострастии единственного —
чтобы не прерывался удивительный сон...

— Ну, хватит, вампир,— услышал он и лишь потом, открыв
глаза, пришел в себя.— Ты меня высосешь до дна... Смотри, уже глаза ввалились.

Сон оказался реальностью, и все, что причудилось — от
томительно-сладкого соска во рту и до прилива мощной, будоражащей энергии,— все
было явью. Ольга лежала подле него на боку, как мать-кормилица, и настойчивыми
пальцами обтирала грудь. А вокруг ее глаз действительно образовались
бледновато-синие круги...

«Валькирия!— подумал и изумился он.— Она— Валькирия!»

Ольга между тем отняла грудь и убрала ее под халат. И на
миг, с младенческой безрассудностью, он потянулся к ней руками, затем отдернул
их и, смущенный, сел. Медальон качнулся и ударил в грудь, окончательно
возвращая его в чувство. Она взяла на ладонь металлическую пластину, огладила
пальцем рельефно выступающее изображение сокола с распущенными крыльями.

— Зоркий сокол...— И вдруг голос стал неузнаваем.— Скажи,
кто убил Страгу?
Русинов снял с шеи медальон, взвесил в руке и подал Ольге:
— Не знаю этих людей... Кажется, они искали золото.

Если бы она загоревала, заплакала или еще как-то выразила
свою печаль и жалость, все было бы естественно и по-женски. Однако побелевшее
лицо ее вытянулось, глаза сделались огромными, превратившимися из голубых в
темно-синие, как штормовое море, затвердели губы, а в голосе послышался
воинствующий гнев:
— Они должны умереть! Они умрут! Хочу праведной мести!
Эта внезапная смена чувств восхитила и устрашила его. «Ты —
Карна! — чуть не крикнул Русинов, но помешали, остановили подступившие слезы.—
Я люблю тебя! Я боюсь тебя!..»
— Я отомстил,— признался он, как бы насыщая ее стальным,
звенящим гневом.— И у меня не дрогнула рука! И нет ни сожаления, ни раскаяния.
Она обласкала пальцами медальон, коснулась губами. Взгляд ее
при этом потеплел, истаяла гневная белизна.
— Где тело Страги?
— В Зале Мертвых. Я положил его в соляную гробницу.
— Ты входил в Зал Мертвых? — насторожилась она.
— Да... Страга не мог уже двигаться.
— Вот почему ты чуть не выпил меня,— она подняла меркнущие
глаза и слабо улыбнулась.— Теперь в тебе часть моего существа. И пока для нас
светит солнце, мы будем как два сообщающихся сосуда... Но прежде возьми
гребень,— она вынула из кармана тяжелый золотой гребень в костяной оправе с
отверстиями для четырех пальцев.— Расчеши мне волосы. Видишь, как спутались.
Только бережно, не урони ни одного волоска.
Русинов взял этот странный гребень, насадил его на руку и
вдруг вспомнил, как Авега мечтал о том, чтобы Валькирия позволила расчесать ее
волосы. Он хотел этого как высшей награды! Наверное, он знал священность
ритуала и мог оценить его. Тут же, когда Ольга спустила с плеч белый медицинский
халат и склонила перед ним голову, он чуть не задохнулся от внезапного и
неуместного чувства плотской страсти. Щемяще-жгучий ком возник в солнечном
сплетении, и оттуда одновременно по всему телу брызнули его лучи, пронзая мышцы
судорожным током. Разум не слушался, парализованный, обездвиженный одним
стремлением— жаждой обладать... нет, владеть ею! Рука с гребнем зависла над
волосами, рассыпанными по обнаженным плечам; другая же, помимо воли, коснулась
ее спины, и золотистая, шелковая кожа, ощущаемая кончиками пальцев, отдалась
сладкой, ноющей болью в суставах.

— Валькирия,— вымолвил он одеревеневшими губами. Она видела
и чувствовала, что с ним происходит, но оставалась холодной и, даже напротив,
леденела еще больше. Его прикосновения вызывали боль, как было уже, когда она,
отдавшись солнцу, спалила себе кожу. Однако при этом она не отстранила его
руки, а лишь попросила слабым, утомленным голосом:
— Расчеши мне волосы... Голову мою расчеши. Дрожащей рукой,
скованной гребнем, он дотронулся до волос и бережно-неумело потянул сквозь
золотые зубья первую прядь — от виска к плечам.
— Не дай упасть волоску...
— Не бойся,— задыхаясь, проговорил он.— Ни одного не
уроню...
Спутанные, влажные волосы мягко скользили между зубьев и
между пальцев, продетых в отверстия,— странный этот гребень был специально так
и устроен! Не золотом, но рукою расправлял он поникшие космы! И вдруг
почувствовал, как эта неуемная страсть— дрожащее напряжение и сладкая боль в
солнечном сплетении — побежала по руке, по пальцам и через них стала вливаться
в пряди волос. Едва касаясь, он проводил рукой лишь один раз, однако волосы ее
мгновенно оживали, начинали искриться под пальцами, распушаться, делаясь
легкими, почти невесомыми. И это чудесное их перевоплощение наполняло радостью,
кажется, большей, чем соитие, чем желание владеть ею!

В мгновение ему вдруг стали ясны и понятны смысл и суть
сообщающихся сосудов: он отдавал ей ту часть энергии, которую получил,
приложившись к груди матери-кормилицы. Но отдавал ее уже в ином виде, в том,
который был необходим для женщины, чтобы зажечь свет волос и меркнущих глаз.

И уже не скупясь, щедрой рукой он оживил каждую прядку,
огладил, обласкал голову, с восторженным удивлением отмечая, как быстро и мощно
наполняется сосуд ее чувств.

Никогда и ни при каких обстоятельствах он не испытывал
подобной близости; он понимал, что происходит некий божественный ритуал, суть
которого лежит вне обычных отношений мужчины и женщины, любящих друг друга. И
если случаются непорочные зачатия, то, видимо, от такой вот бесконечно высокой,
космической связи. Дух его ликовал!

— Мне стало хорошо,— вымолвила она, прислонившись лбом к его
груди, губы почти касались солнечного сплетения, а ее дыхание словно раздувало
угли гаснущего костра.
— Ты — Карна! Валькирия! — тихо воскликнул он, уже не
сомневаясь, кто сейчас с ним и какой великой чести он удостоился — расчесывать
золотые волосы!

Но это его убеждение неожиданным образом пронзило ликующую
душу тоской и чувством безвозвратности. Узнав ее, соприкоснувшись с таинством
ее существа и существования, он внезапно понял, что отныне больше
никогда-никогда не увидит Ольгу— бродящий, хмельной напиток, будоражащий кровь
и воображение. И никогда не будет иной, земной близости и земных отношений. А
он, простой смертный, наделенный плотью и кровью, мог только восхищаться
божественностью их связи, но желал-то обладать, владеть ею!

В этот миг он обретал, может быть, любовь вечную, но
невыносимо горько было расставаться с тяготением земных чувств. Он вдруг проник
в тайный смысл истины о том, что браки творятся на небесах, однако душа
протестовала и требовала его земного продолжения. Он понимал, что, поднявшись
из недр «Стоящего у солнца», изведав вездесущую, мертвящую соль Зала Мертвых и
прикоснувшись к таинству жизни и истинным сокровищам Валькирии, не может
оставаться прежним. Что здесь, в жарко натопленной бане, то ли по случайному
совпадению, то ли по древней славянской традиции он как бы родился заново. И
Дева, разрешившись от бремени, здесь впервые приложила его к груди,
по-матерински щедро отдав ему свои силы и чувства. Он начал осознавать, что
отныне действительно связан с нею неразрывно и, как некогда Авега, станет все
время мечтать, чтобы Валькирия преклонила перед ним голову и вложила в руку
золотой гребень..

— О чем ты жалеешь?— вдруг спросила она с легкой
настороженностью.— Чувствую, как болит у тебя под ложечкой...
— Ни о чем не жалею,— выговорил он, задавливая в себе тоску.
— Неправда!..— Она подняла лицо к нему.— Меня не обманешь.
— Знаю...
— Не скрывай от меня ничего, говори.
— Как тебя называть теперь? — спросил он, перебирая золотые
волосы.— Карна? Валькирия? Дева?
— Дева мне, конечно, очень нравится,— прошептала она.— Это
же означает — богиня?
— Да...

Она подняла за шнурок медальон, примерила его к груди
Русинова, полюбовалась.
— Жаль, но меня зовут — Ольга. И я люблю свое имя... А ты
подумал, я — Валькирия?
— Не подумал... Я узнал тебя, увидел, испытал твою силу. И
верю!
— А ну, признайся! — тая смех, потребовала она.— Кого ты
больше любишь? Меня или Валькирию? Только смотри мне в глаза!
— Боюсь,— проронил он.— Душа разрывается...
— Боже мой! Какой ты романтик,— легко вздохнула она.— Тебя
так просто убедить!.. Увы, я не Карна, не Валькирия. Ты очень хотел увидеть ее,
и я сыграла...
— Хочешь переубедить меня? Но зачем?
— Чтобы ты не заблуждался! Смотри, я обыкновенная, земная...
— Нет!
— Спасибо, милый! — Она поцеловала его в глаза.— Мне очень
приятно...
— Нет!
— Ладно, признаюсь! — тихо засмеялась она.— Я умею отводить
глаза. Но это не такое уж великое искусство. Им владеют многие женщины от
природы...
— Не верю! — Он помотал головой.— Это сейчас ты отводишь
глаза. Почему ты не хочешь сказать правду о себе? Ты сильно изменилась. Когда
мы виделись в последний раз...
— Неужели ты не видишь, как изменилось время с той поры? Все
уже не так, как было!
— Я все вижу!.. И гнев твой увидел, когда заговорила о
мести... За гибель Страги! Не переубеждай, пожалуйста, не жалей меня!.. Это был
не женский гнев, даже не человеческий — божественный...
— Потому что Страга был моим женихом,— вдруг вымолвила она
грустно.— И нынче я должна была выйти замуж...
— Вот как?— изумился он и помолчал.— Но Страга любил
другую... Я могу рассказать тебе...
— Не нужно, я все знаю,— остановила она.— Ты только скажи
мне: эта девочка... Эта девушка пришла к камню?
— Нет, не пришла...
— Поэтому Страга погиб,— заключила она и вздохнула.— Его
никто не хранил, никто не творил над ним обережный круг.
— А ты?
— Я хранила тебя. И отняла тебя у смерти.
— Но это... недоступно человеку! Это Божественный Промысел!
— Теперь ты хочешь убедить меня, что я— Валькирия! — снова
засмеялась она.— Нет, правда, мне это очень нравится! Но, к сожалению, я
родилась на земле. Видишь, обыкновенные руки. Насквозь пропахли лекарствами. И
халат... Я врач и кое-что умею. То, что не могут другие.
— Умеешь отнимать у смерти?
— Не всегда удается... Тебя отобрала.— Она была счастлива.—
Хотя было нелегко... Сильное переохлаждение организма, судороги. Ты замерзал...
— Ты согрела меня... грудью? Или это снилось?
— Нет, не снилось, и я не отводила тебе глаз.— Она торжествовала.—Только
не спрашивай больше ничего, ладно? Мало интересного. Просто очень древний
способ возвращения к жизни умирающих воинов.
Он чувствовал, как она старается скрыть все то, что поневоле
открыла и что ей запрещено было открывать. Она разрушила выстроенный в его
воображении образ Девы-Валькирии, тем самым как бы приземляя себя, упрощая
действо до элементарного действия. Скорее всего, она хотела остаться земной,
однако неведомая сила каких-то условий, ритуалов, либо обстоятельств диктовала
ей другое существование. Он радовался ее стремлению, угадывал в нем желание
сохранить свое имя и земные чувства, и одновременно ощущал разочарование, ибо
теперь ему становилось нестерпимо жаль расставаться с Валькирией. Пусть
придуманной, рожденной из домыслов и догадок, однако возбудившей в нем
неведомое, никогда не испытанное ликование от высшей, непорочной близости.
— А волосы?! — спохватился Русинов.— Ты преклонила голову,
позволяя расчесать ее... Авега бредил этим мгновением!
— И ты станешь бредить,— не сразу сказала она и вскинула
печальные глаза.
— Я знаю! Буду... Волосы Валькирии! — Он приподнял на
пальцах ее пряди.— Космы света!.. Собака привела к тебе. Ты Валькирия. Страга
просил передать медальон...
Она подняла на ладони медальон и что-то вспомнила. У нее
потемнели голубые глаза...
— Он вернул мне свободу. Это мой сокол. Когда-то я своей
рукой возложила его на Страгу. Мне было четырнадцать лет... Помнишь, говорила—
женщина делает выбор... Да, я Валькирия! И моя дочь будет Валькирией, и
внучка... И они сделают выбор когда-нибудь,— показалось, что она сейчас
заплачет, однако голос ее лишь стал печальнее.— Да изберут ли их? Сохранят ли
преданность?.. Страга нашел девочку в горах и забыл обо мне.
— Почему же он тогда не освободил тебя?
— Но эта девочка не могла держать над ним обережного круга,—
объяснила она.— Я хранила его все годы, пока он ждал... А потом встретила тебя.
И погубила Страгу.— Торопливыми руками она собрала волосы, скрутила их в тугой
жгут, перевязала шнурком медальона.— Атенон мне не простит! Страга был его
любимцем!
— Кто? Кто тебя не простит?
— Владыка Атенон... Меня ждет наказание. Он обрежет мои
космы,— она прижала жгут волос к груди.— Он сделает меня Карной!.. Ты в
последний раз расчесал их. Ты был первый, кто коснулся моих волос. И теперь их
не будет. Пустят по ветру мои космы! И вороны растащат их на гнезда...
— Мне довольно будет твоей любви!
— Это сейчас довольно,— горько вздохнула она.— Но теперь ты
всю жизнь будешь тосковать о моих волосах.
Русинов отнял у нее косу, распустил ее, рассыпал по плечам.
— Никому не дам! Ни одного волоска!
— Благодарю тебя,— она слабо улыбнулась.— Только защитить
мои космы не в твоей воле. Ими владеет Атенон... А без волос ты меня разлюбишь!
Нет! Не говори ничего!
Я знаю!.. Ты увидишь других Валькирий, и тебе захочется
прикоснуться к их волосам. Кто-нибудь из них очарует... Зачем тебе стриженая
Валькирия?
— Но ты же моя Валькирия! Моя Карна!
— Зови меня прежним именем...
— Хорошо... Скажи мне: Атенон— это ваш господин? Кто он?
Князь?
— Владыка.
— Как найти его?
— Этого никто не знает,— проговорила она обреченно— Атенон
сам находит того, кто ему нужен... Не переживай за меня. Все равно не избежать
кары и позора. Нужно подготовиться и достойно перенести наказание.
— Я тебя не оставлю!— заявил он.— Теперь я буду с тобой
всюду.
— Но ты же знаешь, это невозможно! — чуть не крикнула она.—
Ведь и твоя судьба во власти Владыки! А он может изгнать тебя, пустить
странником, сделать безумцем!
Он помолчал, в одно мгновение поверив в беспредельную власть
и силу неведомого Владыки. И горько усмехнулся над собой:
— Мне казалось, гоями правит Валькирия...
— Мы лишь женское начало,— она вновь стала собирать волосы,
высвобождая их из рук Русинова.— Как и во всем мире, женщина— хранительница
жизни, огня. Поэтому нас много и мы— смертны. Атенон— единственный, владеющий
жизнью и смертью, землей и небом... Но пока на моей голове космы, я оберегу и
от власти Владыки! Он не сделает тебя изгоем!.. А если лишусь волос, стану
бессильной. И тогда не суди меня. Нет! Погоди, не клянись... Ты слышал в горах
голоса? Долгие крики? Это Карны кричат. И я стану бродить призраком и кричать,
пока не отрастут волосы.
— Мне нужно вернуться назад, в пещеры,— сказал он,
останавливая ее руки.— Ты можешь пойти со мной?
— Нет! — испугалась она.— Мне нельзя!.. А тебе... А ты
забудь, что был там. И никогда не вспоминай! Иначе тебя лишат рассудка.
— Меня привел Страга! — воспротивился Русинов,— Я видел
сокровища в Зале Жизни... Там— Веста! Я едва прикоснулся!.. И понял, во имя
чего искал!.. Зачем жил!..
Она неожиданно стукнула его по лбу ребром своей ладони, а
голос стал ледяным, как-то сразу привел в чувство:
— Ты уже безумец! Немедленно и навсегда перестань думать о
том, что видел Не смей вспоминать!
— Почему?! — изумился и устрашился он.— Почему ты мне запрещаешь?
— Потому что твой разум горит! —прежним тоном вымолвила
она.— Ты впадаешь в истерику!.. А разум гоя всегда холоден и спокоен. Не
перестанешь думать— сойдешь с ума. Ты не первый!.. Пока имею силу— охраню тебя
и спасу. Потом— не знаю... Научись владеть собой. Остуди голову! У тебя жар!
— Неужели я никогда не вернусь туда?
— Ты пока не готов к познаниям Известий,— металл в ее голосе
начал плавиться.— И пусть тебя это не смущает. Ведь ты пришел к нам из мира,
которым правят кощеи. Они используют жар твоего разума, получают чистую энергию
и за счет нее становятся бессмертными. Всю свою историю человечество стремилось
избавиться от кощеев, но жажда свободы зажигала огонь сознания и становилась
питательной средой. Как только кощеи начинают голодать, принимаются рассеивать
мысль о свободе, насыщают человеческий разум нетерпением, желанием борьбы,
истеричностью... С горячей головой никогда не разорвать этот круг. Пока ты не
научился управлять собой, забудь дорогу в пещеры, не вспоминай о сокровищах. А
я тебе помогу,— она по-матерински обняла его, прижимая голову к груди.— Ты
прошел испытание золотом. Впереди самое трудное, но ты не бойся, иди... Даже
если меня лишат косм и я потеряю с тобой космическую связь, останется
сердечная. А над сердцем женщины даже Атенон не имеет власти!

Она осторожно уложила его, легким движением рук расслабила
напряженные мышцы. Жгут тяжелых волос сам собой распустился, и, обретя
невесомость, ее космы лучились теперь перед глазами, касались лица и вызывали
легкий, щекочущий озноб.
— Повинуюсь тебе,— проговорил он.— Твоему сердцу и уму.
Исполню всякую твою волю!..
— Слушай мои руки...
— Но я боюсь холодного разума! Он способен остудить самое
горячее сердце...
— Повинуйся рукам моим...
— Лед и пламень!.. А я хочу остаться человеком... Отчего ты
плачешь? Тебе, должно быть, стыдно плакать... Ты же Валькирия!
___________________



— Страгу Севера ты знал и должен быть благодарен ему,—
проговорил он.— Помни его всегда! Он открыл тебе дорогу, указал путь. Он был
отважным и храбрым гоем, но его сгубила земная любовь. Он утратил обережный
круг Валькирии... Светлая ему память!

________________


— Сейчас на тризне и решится твоя судьба,— заявил Петр
Григорьевич.— Откровенно сказать, не знаю, потому что я всего-навсего Драга.
Живу на пути, встречаю людей, провожаю гоев, развлекаю очарованных
странников... Жди, вернется Валькирия. А могут прислать и Дару, которая сообщит
тебе решение. Не спеши, Мамонт! У тебя впереди длинная дорога, успеешь еще и
многое познать, и многое увидеть. Ты счастлив, потому что избран Валькирией,
Хотя судьба твоя все равно в руках Стратига.

— Почему же ты доверяешь мне тайны, если со мной ничего не
решено?
— В любом случае ты уже никогда не вернешься к изгоям.
Страга указал тебе путь к Весте.
— Значит, в худшем — меня лишат разума. И будет мне путь в
психушку.
— Правильно,— одобрил старик.— Всегда готовься к худшему, и
все, что принесет тебе Валькирия, будет приятным сюрпризом. Но безумство — не
самое страшное. С точки зрения изгоев, ты уже лишился ума. Представь себе, ты
возвращаешься в мир и заявляешь, что был в пещерах и видел то, чего не может
быть в представлении изгоев... И странником отправят— не так уж плохо. Будешь
идти, идти куда глаза глядят, только зачем и ради чего, знать не будешь. Но
если тебя лишат пути — вот это тяжкое наказание. Лучше умереть, чем жить
беспутным.
— Что это значит?
— Удел блуждающей кометы.— Петр Григорьевич, несмотря на
выпитую медовуху, проворно вскочил и бросился к окну.— Ну вот, кого-то еще
несет...

________________


— О, как забилось ваше сердце! — засмеялась Августа.— Вы—
путник, а кто любит ходить по земле, тому и открываются дороги... В истоке реки
Ура стоят три горы, три Тариги, три звездные лодки. Взойдешь на одну— откроются
все пути на восток, взойдешь на другую — видны пути на запад. А с третьей
Тариги открываются страны полуденные. Между этих гор лежит озеро Ура. Если
построить лодку, то можно земным путем доплыть в страну полунощную. Иди на все
четыре стороны! О да! Вы счастливый человек, Мамонт! Избранный Валькирией! Все
пути перед вами... Но мне неизвестно, чего хочет Стратиг. Последнюю фразу она
произнесла с беспокойством.


— Впервые слышу это имя,— чтобы не задавать вопросы, сказал
Русинов.


— Ах, лучше бы вам не слышать! — доверительно проронила
Августа.— Он бывает несправедлив, когда задает урок... Но не думайте о нем! Ему
никогда не изменить вашей судьбы, пока стоит над вами обережный круг Валькирии.








сказал Стратиг.— Изгой, хотя бы приблизившийся к тайне
«сокровищ Вар-Вар», либо должен умереть, либо стать безумцем. Тысячу лет назад
нас не случайно называли варварами. Мы мстили за каждую попытку изгоев отыскать
золотое руно. И я бы покарал тебя, Мамонт. Если тебе удалось выбраться из
Кошгары, нашел бы другую ловушку... Но не могу покарать, не имею силы, потому
что тебя... Ты избран Валькирией.


Он замолчал, исполненный тяжелым гневом, но не выказывал
своего бессилия. В сравнении с Ольгой он казался титаном, всемогущим
властителем судеб, однако и перед ним стоял непреодолимый барьер в виде женской
воли. Похоже, здесь сталкивалась космическая предопределенность мужского и женского
начала, их единство и противоположность.


Через минуту он справился со своими чувствами, стал
рассудительным и справедливым.


— Женщине открыт космос, и потому только она имеет право
выбора. Так устроен мир, и огорчаться бессмысленно. Ты себе хорошо представляешь,
Мамонт: это ровным счетом ничего не значит. Мы живем на земле и повинуемся
голосу разума.

О Даре


— Да! Жена попалась с характером!
— Что делать? Браки творятся на небесах...— ей, кажется,
стало чуть грустно — потемнели карие глаза.— Увы, я не Валькирия и не могу
избирать: не владею космической стихией. Но я— Дара! И мне подвластны стихии
земные... О! Ты еще не знаешь, какая я коварная! Женщина Дара — это змея.
Вползу куда угодно, притворюсь мертвой, зачарую-заворожу. Мой яд убивает и
исцеляет. Люблю греться за пазухой или на солнышке... потому что сама —
холодная. Притронься к моей руке.
Мамонт послушно притронулся— кожа действительно была
ледяная.
— Это потому, что нет отопления в доме,— сказал он.
— Нет, Мамонт, не потому,— многозначительно сказала она и
рассмеялась.— Ну что, страшно?
— Страшно,— признался он.— С детства боюсь змей.
— Чай готов,— вдруг объявила она служебным тоном.— Я подам в
кабинет.
— Давай вместе попьем здесь? — предложил Мамонт.
— Увы, не стану больше мешать. Я уползаю! Она, как
профессиональная официантка, взяла поднос на пальцы поднятой руки и понесла по
лестнице на второй этаж.
— Спасибо, Дара! — сказал он вслед.
— Нужно говорить— спасибо, дорогая,— на ходу поправила
Надежда.— Завтра займемся твоим английским. Произношение у тебя наверняка не
годится для жителя Канады.

Мамонт вспомнил Даренку из сказки «Серебряное копытце».
Видимо, Бажов слышал о женщинах Дарах либо встречал сам. Это был не простой
сказочник...

Он поднялся в кабинет и, сломив свое самолюбие, признал, что
чай, приготовленный Дарой, на самом деле вкуснее, чем бичовский, «купеческий».
И еще понял, что ее появление среди ночи, лекции о правилах хорошего тона и
рассказы о змеях не случайные, что она за несколько минут отключила его от
размышлений и как бы проветрила разум. Владение тонкой психологией это такой же
талант, как живопись или музыка.
_____________________


— Во-первых, ты счастливейший из мужчин, потому что избран
Валькирией,— Дара бережно подала ему бокал.
— А во-вторых?
— У тебя сейчас время очищения. С канадским вариантом
английского уже хорошо,— заметила она.— Но если ты считаешь, что естественные
условия жизни гоя — благодать, ты еще не освободился от реальности быта.
Человек становится свободным лишь тогда, когда ощущает лишь реальность бытия.
Этого можно достигнуть либо аскетической жизнью монаха-затворника, либо
роскошной аристократической. Мне нужно чистить твой дух от земных страстей, но
не от земных чувств.
Мамонт отпил из бокала— горячий напиток окончательно смирил
озноб, загнанный вглубь хвойной ванной.
— Спасибо, милая,— промолвил он, чувствуя, как начинает
растворяться в воде — тело становилось невесомым.— Наверное, тебе будет трудно.
Я долго был изгоем... Когда я вошел в спальню и увидел тебя спящей...
— Понимаю, дорогой,— помогла Дара справиться с заминкой.— Но
мне понравилось, что ты сумел одолеть себя. Значит, скоро совсем освободишься
от низменных страстей.
— Ты видела, да? Ты притворялась спящей?
— Нет, не притворялась, но видела.
— Я выглядел глупо... Прости, дорогая.
— Нет, ничего, ты делаешь успехи, милый,— тихо засмеялась
Дара.— Придет время, когда ты будешь просто восхищаться красотой любой женщины.
И при этом не желать ее, потому что желаемая женщина — только любимая, а не
любая. Ты станешь смотреть на женщину, как на произведение искусства, на совершенство
природы; ты станешь волноваться от чувства прекрасного, но не от плоти. Вот
тогда и придет ощущение реальности бытия.
Дара попробовала рукой воду в ванне. Он медленно взял руку и
поцеловал — пальцы вновь показались ледяными.
— Поэтому ты холодная? Ты чувствуешь эту реальность?
— Да, милый,— вымолвила она и, высвободив руку, взяла
махровое полотнище сушары.— Тебе пора выбираться, вода остыла...
Запеленутый с ног до головы, как дитя, он стоял послушный ее
рукам. Дара растерла ему спину, потом солнечное сплетение.
— Мне будет нелегко избавиться от страсти,— признался
Мамонт.— Я стискиваю зубы, но руки твои волнуют...
— Не нужно стискивать зубы,— посоветовала она.— Думай о
Валькирии. Помнишь, как ты расчесывал ей волосы?
— Помню... Но откуда тебе это известно?
— Мне все известно,— засмеялись ее вишневые глаза. Мамонт
решился:
— Тогда скажи мне... Целы ли ее волосы? Руки Дары замерли на
мгновение.
— Этого я не знаю... Если Атенон наказал ее, сделал Карной,
об этом никто никогда не узнает.
— И Стратиг?
— Никто.
— А я смогу это узнать?
— Ты можешь только почувствовать,— сказала она.— Но не
сейчас — потом, когда твой дух будет чист от земных страстей... Не печалься,
милый! Обережный круг все равно будет над тобой. Если твоя Валькирия станет
Карной, ее охранительная сила ничуть не убавится, напротив, круг расширится и
возрастет. Потому что Карне придется стоять на высокой горе и кричать.
Мамонту отчего-то представилась картина Васильева «Плач
Ярославны»...
— Сколько же ей кричать?
— Пока не отрастут волосы...

Он долго и виновато молчал, стараясь сморгнуть образ
плачущей Карны. Видение размылось в выступивших слезах: хорошо, что лицо было
обернуто сушарой...

— Кто же он такой— Атенон? Я не могу представить его.
— Хочешь, я покажу тебе Владыку?— вдруг предложила Дара.
— Покажешь?..
— Да, милый, пойдем.
Она набросила на его плечи подарок Стратига — волчью шубу и
повела на второй этаж, в кабинет.
— Это я нашла в машине,— Дара взяла со стола набор
репродукций картин Васильева, купленный Мамонтом в музее.— Смотри, вот три
ипостаси, в которых может пребывать Владыка.
Она положила перед ним «Человека с филином». Мамонт
вздрогнул: именно возле этой картины Зямщиц начал терять самообладание!
— В таком образе Атенон является изгоям. Человек, несущий
свет разума.
— Почему же в его другой руке— плеть?— спросил Мамонт.—
Свеча и — плеть?..
— Потому что разум — это власть, но власть светлого разума.—
Дара перебрала открытки.— А здесь он— Владыка святых гор. Вот таким ты увидишь
его, если Атенон пожелает явиться к тебе.
Перед Мамонтом оказалась репродукция с картины «Меч
Святогора».
— Кто же он в самом деле? Призрак или легенда?
— Этого никто не знает,— призналась Дара.— Известно лишь то,
что он — Вещий Гой. Вещий — значит познавший Весту. Мне кажется, он не призрак
и легенда — обыкновенный земной человек. Я помню его руку, большую и теплую...
— Атенон являлся к тебе? — изумился Мамонт.
— Я была совсем маленькой,— что-то вспомнила и улыбнулась
она.— Наш табор стоял у днепровских порогов. Так место называется, а самих
порогов давно нет... Помню, горели костры, все люди пели и плясали. Я родилась
в племени поющих цыган... Мне так нравилось плясать, что я увлеклась и совсем
забылась. И когда опомнилась, весь табор стоял полукругом возле меня и
какого-то сивого старика со свечой. Старик погладил меня по голове, взял за
руку и повел. Я испугалась и стала вырываться, но все люди закричали — иди с
ним! Он за тобой пришел! Не бойся, это Атенон! Иди! Ты самая счастливая
цыганка!
— И ты ушла?..
— Он увел меня,— сказала Дара.— А люди бежали за нами и
кричали— возьми меня, Атенон! И меня возьми! И меня!.. Он больше никого не
взял...— Она подала Мамонту третью репродукцию.— Это его третий образ и,
говорят,— истинный. Только никто его не видел в истинном образе, потому что он
— состояние его духа.
На высокой скале под черным от дыма небом, подсвеченным
огненной землей, сидел гордый сокол...

Мамонт разложил открытки, взгляд сам собой задержался на
«Человеке с филином».
— Таким его видят изгои?
— Да, милый. И ко мне он когда-то явился со свечой и плетью...
__________________

— О! Ты меня ревнуешь! — догадалась она.— Что с тобой,
Мамонт?
Он помотал головой:
— Не могу объяснить...
Дара огладила ладонями его волосы, поцеловала в щеку.
— А я— могу... Стратиг, как всегда, в своем амплуа. Он все
время пытается изменить судьбы людей. Вот и тебе задал чужой урок. Прости,
милый, но тебе никогда не подняться до мужества Страги. Это не твой рок. Я
работала с настоящим Страгой несколько лет. Он никогда не раздумывал и не
ревновал меня... Не думай, он не был жестоким и бессердечным. Настоящее
мужество — повиноваться своему року. Ты обязан был послать меня к этому...
выродку.
— Нет! — бесстрастно и холодно сказал Мамонт.— А как же
святость женского начала?

— Женское начало — это Валькирии,— грустно проговорила
Дара.— Им открыт высший смысл близости мужчины и женщины. Ты же испытал эту
близость?.. Мой рок — любовь земная. Но я не торгую своим телом, как путана Мне
приходится исполнять свой урок, и ты знаешь, во имя чего. Милый Мамонт, ты
должен привыкнуть к этому. Пока мир на земле под властью изгоев, не будет
гармонии.

— Не привыкну,— он потряс головой. Дара обняла его и
уткнулась в грудь.

— Спасибо, милый. Если бы ты знал, как мне приятно это
слышать от Страги. Ты не случайно избран Валькирией... Но не стремись изменить
мою судьбу, не уподобляйся Стратигу.
— Почему он это делает? — тихо спросил Мамонт.

— Не знаю... Возможно, это воля Владыки. Мужественные Страги
вдруг влюбляются, как юноши — романтично и безрассудно. Мудрым Авегам начинает
казаться, что в мире больше нет изгоев, что он чист и светел. Варги в пещерах
добывают соль и мечтают увидеть солнце, но не могут смотреть на него. Наверное,
есть смысл и в противоречии Стратига.
Она дышала Мамонту в солнечное сплетение...
И от этого жаркого дыхания он ощущал, как светлеет разум и
мысль становится чистой и острой, словно морозная игла в зимний день.
__________________




— Хорошо, милый... С твоим словом вынужден считаться даже
Стратиг, потому что ты избран Валькирией.— Дара отняла руку от его лица и
закуталась в плед.— Скажи ему, и я уйду... Я не исполнила своего урока.
Единственное, что смогла— поправила твой английский. Но не успела обучить
португальскому языку, не посвятила в тайны его африканских наречий...
— Зачем мне португальский? — недовольно спросил он.
— Но ты же будешь жить на Азорских островах!
— Почему?!
— Потому что следующим твоим уроком станет труд Страги
Запада, вместо Зелвы,— грустно объяснила Дара.— Так думает Стратиг. Жаль, что
мы там не встретимся...
— Я не хочу быть Страгой Запада! — возмутился Мамонт,
чувствуя волну какой-то безысходности.— Мне не нужны ни острова, ни язык!..
— Пожалуйста, милый, не говори Стратигу о том, что узнал это
от меня,— попросила Дара.— Я не должна тебя посвящать...
— Спасибо, что сказала. Теперь хоть знать буду, что мне
уготовано...
— И прошу тебя, не противься ему. Ты все равно останешься
Страгой, если не Запада, то Севера. Потому что недавно погиб Страга Севера,
любимец Атенона.
— Я знаю... Но не хочу быть и Страгой Севера!
— Если бы Стратиг спрашивал наше желание! — вздохнула и
потупилась Дара.— Может быть, тебе удастся убедить его... Я должна
предупредить, милый. Стратиг не любит тех, кого избирают Валькирии. Поэтому он
и задает урок на Западе или на Севере. Страги чаще всего гибнут в этих сторонах
света. Но делает это не по злому умыслу! Не из желания отомстить за избрание.
Все гораздо сложнее... Избранные Валькириями, даже если они были изгоями,
единственные, кто вместе с избранием получают доступ к Весте, только им
открывается Вещая Книга. И если они пройдут искушение золотом и Знанием,
становятся Вещими гоями. Зелва прошел эти испытания...
— А Стратиг?
— Род Стратига — древний род гоев,— сказала Дара.— Из него
вышли многие светлейшие князья. Свой титул он получил по наследству, но не был
избран Валькирией... Будь с ним осторожен, милый.
— Я не отпускаю тебя,— заявил Мамонт.
— Но я не могу оставаться при тебе на роли служанки,—
возразила она.— Я Дара! А ты пока не владеешь реальностью бытия и не вправе
решать мою судьбу. Тем более изменять мой урок. Мир гоев существует лишь
потому, что каждый строго выполняет свое предназначение и повинуется року.
— Ну что же, попрошу об этом Стратига!
— Боюсь, не поймет тебя Стратиг...
— Скажи, ты сама хочешь избавиться от «постельной разведки»?
— прямо спросил Мамонт.

— Говорят, когда-то Дары были воплощением целомудрия,—
проговорила она мечтательно.— Это было в мире, где существовала гармония
отношений мужчины и женщины. Кощеи разрушили ее, чтобы управлять миром изгоев.
Стратиг вынужден задавать нам такие уроки, иначе невозможно держать под
контролем действия кощеев. И нам приходится растрачивать на них бесценное
сокровище — очарование Дары. Это единственное, перед чем они не могут устоять,
и сами становятся управляемыми.

— Все равно я постараюсь убедить Стратига! — упрямо заявил
Мамонт.— Не хочу, чтобы твое очарование облагораживало тех, кто его недостоин.
Она печально улыбнулась и дотронулась кончиками пальцев до
его лба.
— Это речи пылкого юноши... Кто их будет слушать, милый?
Стань холоднее льда, стань тверже булата, чтобы тебя услышал Стратиг... Если ты
избавишь меня от урока, я навечно останусь с тобой.

Дара прижалась к нему, и горячие ее губы коснулись шеи. Вмиг
закружилась голова, и он полетел в «воздушную яму»... Чтобы остановить это
падение, судорожной рукой он нащупал железный медальон на груди и сжал его в
руке. Перед глазами возник образ Валькирии — летящие по воздуху космы, огромные
и прекрасные глаза, в которых он увидел свое отражение...
________________


Мамонт ничего больше не слышал. Жесткая, на досках, кровать
превратилась в зыбку. Он увидел, как над ним склонилась Валькирия и покрыла
лицо своими воздушными, вьющимися волосами.

— Валькирия,— прошептал он, протягивая к ней руки.— Я
боялся, что тебя лишат косм... Под руками оказался воздух, пустота...
— Где ты? Где?..
— Я здесь, с тобой,— он ощутил на лице теплые ладони.— Я
всегда с тобой. Только ты меня не увидишь, пока не отрастут мои волосы...
— Но я видел!..
— Нет, я теперь Карна... А в таком образе я не могу являться
к тебе. И все равно я всегда рядом. Зови меня — Карна...
Он и во сне помнил, что Карны — девы, оплакивающие мертвых.
__________________


— Думай о Валькирии! — приказала Дара. Разум тоже становился
неуправляемым, казалось, мозги превратились в жиле, и не хватало воли держать
образ Валькирии перед взором или хотя бы думать о ней, мысленно повторяя имя.
Она виделась лишь обнаженной и усиливала страсть...
— Останови здесь,— велела Дара.— Сейчас пойдешь со мной.
Мамонт затормозил возле какой-то церкви, качаясь, словно
пьяный, выбрался из машины.
— Идем!
В храме было тихо и пусто. Служба давно закончилась, в
медных подсвечниках догорали огоньки. Дара подвела его к иконе Богородицы.
— Приложись,— потребовала она, и наклонила рукой его голову.
Он поддался, поцеловал тонкую руку, утонувшую в меди оклада.
И почти сразу ощутил, как отступило наваждение мучительной
страсти. Ошеломленный этим, он остался стоять перед образом.

— Гои почитают ее как Вещую Валькирию,— сказала Дара и тоже
приложилась к иконе.— Задолго до рождения Ее Сына волхвы, Вещие Гои, увидели
звезду, еще не взошедшую на небосклоне, и отправились в путь. Поэтому они пришли
первым и поклонились Сыну и Матери. Непорочное зачатие — удел Вещих Валькирий.

_________________

— Неужели тебе повезло в жизни, папа?
— Твой отец избран Валькирией,— сказала Дара.— Его рок —
добывать соль в пещерах. Но Стратиг может изменить судьбу, если этого захочет.
Теперь рассуди сам: повезло ему или нет.
— Стратиг не изменит моей судьбы,— возразил Мамонт. Какая бы
она ни стала— все равно я счастлив. И повинуюсь року!
Сын послушал их, еще раз глянул на слиток.

— Не этот бы кусок золота,— проговорил он,— посчитал бы вас
за... Вы же несете какую-то дурь! Если бы кто послушал со стороны!..
— Нас никто не услышит со стороны,— успокоил Мамонт.— Мы
говорим это только при тебе, Алеша.
— Думаете, я что-нибудь понимаю?.. У вас что, в самом деле
есть какой-то свой мир?
— Есть...
— Параллельный, что ли?
— Можно сказать и параллельный,— подтвердила Дара.— Только
движется в противоположную сторону, к Гармонии духа и знаний. Этот мир гоев.
— Но где он? Где?! — чуть не закричал Алеша.— Почему я его
не вижу?
— Потому что ты— изгой,— по-матерински ласково сказала
Дара.— Ты бредешь во тьме. Помнишь легенду о Данко? Ее рассказала Горькому
цыганская женщина Дара. Но пролетарский писатель не услышал истины и сделал из
гоя юношу-революционера. Слепым бессмысленно освещать дорогу. Они не увидят
даже света сердца, пока не прозреют. Они различают лишь блеск золота.
— Интересно бы посмотреть на этот мир...
Но ты потом никогда не вернешься назад,— предупредил
Мамонт.— В мир изгоев не возвращается никто.

____________________

— Я не способен исполнять урок Страги,— признался Мамонт.
Стратиг неожиданно сбросил овчинную шубу, оставив ее лежать
посредине зала, будто змеиный выползок, отошел к огню. И сразу стал похож на
усталого, отягощенного заботами мужика. Белая, широкого покроя рубаха на его
плечах обвисла, показывая худобу и не такую уж мощь его тела, как это казалось.

— И ты упрекнул меня,— промолвил он, глядя в огонь.— Да,
Мамонт, я изменил твою судьбу. Как изменил ее у многих гоев... Таким образом, я
разрушаю Гармонию единства разума и духа. Но я вынужден это делать!
Он взглянул через плечо и снова отвернулся. И почудилось,
стал еще ниже ростом.
— Меня раздирают противоречия. По ночам, когда остаюсь один,
ко мне приходит глубокая тоска. Я начинаю сомневаться... Все упрекают меня, все
хотят жить, следуя своему року. Наверное, я представляюсь злодеем... Не помню
ни одного гоя, который бы не пожаловался на меня, когда к ним является Атенон.
А избранные Валькириями, как ты, просят их вмешаться, чтобы восстановить
Гармонию. И я преклоняюсь перед Владыкой за то, что он всегда молчит в ответ на
жалобы. Потому что он — единственный, кто понимает, отчего мне приходится
разобщать разум и дух. Остальные, в том числе и Валькирии, только ропщут...


Гордый и властный вершитель судеб стал печальным, и оттого
возбуждалось доверие к нему: он говорил сейчас то, что выстрадал. Загадочное
существование Стратига и его поступки диктовались некими высшими интересами. Он
управлял земной жизнью гоев, и это создавало обманчивое впечатление простоты
его урока, нежели чем таинственность космической стихии Валькирий.

Мамонту показалось, что Стратиг— очень одинокий человек...

— Гармония невозможна, миром правят кощеи,— продолжал он.—
Изгои же не увидят света до тех пор, пока в мире не утвердится Гармония. Это
замкнутый круг, порвать который пытаются многие поколения Вещих Гоев. Мы
вынуждены жить среди изгоев, но, даже обладая солнечным духом и разумом, не
вправе жить, согласуясь с ними. Нам необходимо таить эти сокровища точно так
же, как таим источник Знаний — Вещую Книгу. Нельзя быть белой вороной в черной
стае. Если бы я не изменял судьбы, у кощеев бы хватило на всех гитарных струн.
Мне приходится лишать гоев Гармонии и тем самым хранить их от петли. Однако ни
один Стратиг не имел никогда силы и власти изменить судьбу Вещего Гоя. И что из
этого получается, ты знаешь. Они не могут избежать своего рока. Князь Олег
избавился от коня, но не избавился от гадюки в его черепе... В мире изгоев
носители Гармонии становятся уязвимыми и беззащитными, как дети. Они, имеющие
космический дух и высшие знания, вдруг оказываются совершенно неопытными в
делах житейских. И это тоже замкнутый круг... Пока на земле не восстановится
гармония триединства Света, изгои не прозреют. Восток и Запад— это лишь утро и
вечер, это мир длинных теней, по которым невозможно получить представление ни о
предмете, ни о человеке, ни о пространстве. А свет дня, свет солнечного зенита,
вот уже скоро тысячу лет Атенон носит по земле, и умещается он в огоньке свечи.
Кощеи боятся дневного света, ибо в мире длинных теней легче управлять изгоями.

Стратиг поднял с пола шубу, набросил ее на плечи и ушел от
огня. И вновь стал строгим и суровым.

— Я знаю твой рок, Мамонт, и вижу твое желание. Ты бы хотел
уйти в пещеры и добыть соль Знаний. И я предоставлю тебе возможность вкусить ее
горечь, отпущу на Урал. Но ровно через год верну назад. Да, я вынужден изменить
твою судьбу. Даже когда надвинулся ледник и земля погрузилась в холодный мрак,
нельзя было всем уйти в пещеры. Кому-то приходилось оставаться на поверхности и
зажигать светочи на горах, поскольку тучи надолго закрыли звезды на небе.
__________________

— Зачем ты это сделал?.. Я предупреждала тебя: нельзя
противиться Стратигу! Он не щадит никого, особенно из-бранных Валькириями...
— Я не жалуюсь на свою судьбу,— проговорил Ма-монт.— Стратиг
обошелся со мной справедливо
— Он изменил твою судьбу!
— Нет, Дара, ничего он не изменил. Так и должно быть и я
наконец оценил мудрость Стратига.
— Мамонт, еще не все потеряно! — горячо заговорил; она.— Ты
можешь вернуться. Я все устрою! Дай мне посох
— Зачем?
— Дай!— Она потянула на себя сучковатую палку.— Я пойду
странствовать. А ты возвращайся! Я цыганка, мне привычно бродить по свету. Дай,
милый!
— Спасибо, Дара,— Мамонт притянул ее к себе вместе с
посохом. — Пойдем вместе?
— На сей раз вместе не получится,— с тоской сказала она.—
Посох один...
— Разломим пополам. Смотри, какой он высокий.
— Разломим— не будет посоха,— возразила Дара.— Будет две
клюки... Отдай мне! А Стратигу скажи: я взяла на себя его гнев. Я могу это
сделать! Я Дара!
Мамонт бережно отнял ее руку от посоха, прижал ладонь к
лицу.
— Мне было так хорошо с тобой... И так не хочется
расставаться!
— Мне тоже, милый...
— Ты не можешь пойти со мной? Дара склонила голову к его
груди:
— Могу... Все могу. Я пошла бы за тобой, но в таком случае я
лишусь пути! А зачем тебе беспутная цыганка? Тебе, избранному Валькирией!
Прости, милый, я— Дара! И не хочу лишиться пути... Люблю свой урок!
Она засмеялась, а Мамонту почудилось, будто заплакала. Он
тронул пальцами ее лицо, нащупал прикрытые веки — слез не было...
— Прощай...
— Погоди! — Дара подняла голову.— Стратиг поступил с тобой
жестко: вручил посох дорожный, но не указал пути...
— Указал: на все четыре стороны.
— И ты выбрал дорогу на восток? Пошел к «Стоящему у солнца»?
— Да... Сначала я отыщу Валькирию! А потом...
— Но почему же идешь на запад?

Мамонт огляделся и вдруг понял, что потерял способность
ориентироваться в пространстве. Над головой кружился рой звезд: Вселенная
смешалась, и один лишь Млечный Путь кое-как угадывался на небе. Он зажал
ладонями глаза, помедлил, стараясь согнать запечатленную зрительной памятью
картину, и вновь глянул вверх — перед взором плыли незнакомые созвездия, словно
он оказался на другой планете.
— Что это? — спросил он, чувствуя озноб.
— Четыре стороны света,— объяснила Дара.— Ты видишь сразу
четыре пути. И можешь странствовать вечно... Но никогда не придешь туда, куда
хочешь. Стратиг отпустил тебе участь Странника-колоброда. Я предупреждала тебя,
милый...
— Прошу тебя! — Он схватил руки Дары.— Проводи меня на Урал!
Я хочу найти Валькирию! Помоги мне!
— Наклони голову,— попросила она.
Мамонт покорно склонился и ощутил на голове тугой обруч,
сдавивший лоб, виски и затылок. Машинально он потрогал рукой волосы и ничего не
обнаружил.
— Это главотяжец,— сказала Дара.— Пока ты в странствии, не
снимай его. Сначала будет больно, неловко, но скоро привыкнешь.
— Но я ничего не чувствую,— Мамонт потер лоб, виски.— Где
он?
— Осторожно, не порежь руку,— предупредила Дара и чуть
опоздала — с пальцев Мамонта закапала кровь.
Тончайшая, невидимая нить ранила, словно лезвие бритвы,
однако, сжимая голову, чудесным образом остановила вращение Вселенной. Все
стало на свои места— звезды, созвездия, стороны света...
— Теперь иди и ничего не бойся,— удовлетворенно проговорила
Дара.— Прощай, милый!
— Что же будет с тобой? — спохватился Мамонт.— Где найти
тебя?
— Ищи Валькирию! Я свидетельствую: ты сохранил ей верность!
— А как же ты?..
— Мой урок один на всю жизнь,— печально улыбнулась она и
отступила на шаг.— Спасибо, милый! Возле Вещего Зелвы я грелась в лучах Знаний,
возле тебя— в лучах любви.
— Ты уходишь?!.— Мамонт подался к Даре, но не дотянулся: она
отступила еще на шаг.
— Уходишь ты, Странник. Я остаюсь,— она открыла дверцу
машины, вытащила волчью доху — подарок Стратига.— Возьми! Скоро зима, тебе
будет холодно... Возьми! Стратиг не зря одарил тебя! Он уже тогда предугадал
твою судьбу! И ничего не смог изменить!!
Дара оставила доху на земле, отступила к машине. Дверца
захлопнулась, и вспыхнули яркие красные огни.
— Ура! — послышалось сквозь гул двигателя, и на миг в
неверном свете мелькнула поднятая рука.
— Ура! — отозвался он вслед отъезжающей машине и вскинул
посох.
_______________


— Я ищу Валькирию,— признался Странник.— Иду к «Стоящему у
солнца». Прошу тебя, Драга, не лишай пути.
— Ты— Странник,— вздохнул старик.— А всякого странника ждут
лишения. Это не мной заведено, не мне и поправлять судьбу. Рад бы помочь, да я
всего-навсего стою вот здесь, на распутье, да охраняю дороги. Можно сказать,
путевой обходчик... С юга на север и с севера на юг хоть птицы летают, а по
земле почти никто не ходит. Раз в год Авега пройдет или сам Стратиг. И пусто
потом!..
Драга откровенно тосковал от своего урока, а больше,
пожалуй, от безлюдья в этом глухом месте.
— Оставайся у меня зимовать?— вдруг предложил он.— Ты тоже
подранок, поживешь до весны, поправишься, а там иди себе...
— Не могу,— сказал Мамонт.— Не знаю, что с моей Валькирией.
Приснилось, что Атенон сделал ее Карной.
— Если сделал, то тут уж ничего не поправишь,— заключил
Драга, между делом похрустывая баранками.— Отрастут волосы— вернется твоя
Валькирия... А чем ты Стратига прогневил?
— Отказался от урока...
— Что он пророчил тебе?
— Посылал на Азорские острова, Страгой Запада. Старик чуть
не уронил чашку с огненным чаем.
— И ты отказался?
Мамонт лишь пожал плечами и опустил голову. Драга возмущенно
забегал по избе, затем потряс над гостем сухими, костлявыми руками.
— Да ты хоть понимаешь, от какого урока отказался?! Я бы
тебя на месте Стратига лишил ума! Хотя что тебя лишать? По-моему, ты и так
сумасшедший... Не тянул ты такого урока, как я. не живал на Пути, вот и не
оценил своего урока. Страга Запада — это же благодать-то какая! Десятки
подручных гоев под твоей властью, а Дары! Какие Дары вокруг! Всякое твое
желание будет вмиг исполнено. Берег теплого моря, западный водный путь— Гольфстрим...
И безраздельная воля над изгоями!
— Наверное, это все и на самом деле прекрасно,— согласился
Странник.— Да мне показалось, Страга— не мой рок.
— Ему показалось! — Возбужденный старик сел на лавку.—
Скажи, что захотелось к Валькирии, вспомнил космы ее...
— Да,— согласился Странник и отыскал медальон на груди.—
Есть ли ее космы? Целы ли, не знаешь?
— Откуда мне знать?
— Снился крик Карны...
— Значит, ищи Карну,— определенно заявил Драга.— Долго же
бродить тебе по свету... Запомни, Странник: мир гоев существует лишь потому,
что каждый строго исполняет свой урок и предназначение. Это изгои живут без
света и потому творят, что вздумается, это они считают, будто могут сами
изменить свою судьбу, поскольку не владеют реальностью бытия.
— Не могу я,— с сожалением признался Мамонт.— Пойду искать
свою Карну.
— Где же ты найдешь? Карны живут высоко в горах, только крик
и слышно,— объяснил Драга.— А весной они спускаются в долины, плетут венки и
танцуют. Я тебе покажу, где это. Куда ты сейчас, без пути? Будешь кружить,
колобродить всю зиму.
— Повинуюсь року...
— Эх ты,— глубоко вздохнул старик.— Неужто не понял до сих
пор — не рок это — наказание! Тебя пути лишили!... Разгневал ты Стратига, и
даже не тем, что отказался от урока.
— Чем же еще?
— А тем, что ты, изгой, был избран Валькирией. Он не властен
над ними и потому не любит избранных. Жаль, не предупредили тебя... Рано или
поздно тебе откроется путь к Весте, ибо лишь избранные получают доступ к Вещей
Книге, будь они трижды изгоями в прошлом. Наши предки не зря придумали это:
таким образом омолаживается кровь гоев и свежесть восприятия Знаний. И если
избранный Валькирией пройдет искушение золотом и высшей мудростью, то он
обретает дух Вещего Гоя. Последний, кто прошел все эти испытания, был Страга
Запада, цыганский барон Зелва.
— А сам Стратиг?..
Драга не спеша налил чай в блюдце, поднял его на пальцах и
полюбовался струйкой пара.
— Род Стратига— самый древний род гоев. Из него вышли многие
светлейшие князья, а по женской линии почти все становились царствующими
особами арийских народов. Свой урок и титул Стратиг получил по наследству, и,
думаю, справедливо. Но вся беда— не был избран Валькирией. И никогда не
прикасался ни к космам ее, ни к Весте. Авеги приносят ему соль Знаний, но дают
столько же, сколько всем гоям. Он же хотел быть Вещим.
— Мне казалось, в мире гоев нет противоречий,— после паузы
тихо проговорил Мамонт.— И есть гармония, единство разума и духа. Но неужели и
тут нет совершенства?
— Ах, вот что ты ищешь, Странник! — негромко рассмеялся
Драга.— Гармония, совершенство... Все относительно в мире. Будучи на земле,
никогда не достигнешь солнца, даже если будешь подниматься на самую высокую
гору. Оно всегда будет выше тебя. Только две вещи— Разум и Дух можно
совершенствовать бесконечно... Да, брат, тебе бы соль добывать, а не бродяжить.

__________________


Чем же помочь вам? — со страданием спросила она и почему-то
огляделась.— Успокойтесь, пожалуйста... Хотите, сделаю укол?
— Ты же Валькирия! — крикнул он и выхватил из-под ворота
железный медальон.— Ты Валькирия и мать Валькирии! Вот, смотри! Сокол! Это дала
мне моя Валькирия, твоя дочь! Она избрала меня!
Женщина вдруг преобразилась, участливый и беспомощный взгляд
ее посуровел, расширились и похолодели глаза. Властной рукой она взяла
медальон, висящий на шее Мамонта, взглянула на сокола и, не выпуская его из
ладони, зажала в кулак.
— Так ступай и ищи ее! — Ударила медальоном в солнечное
сплетение, добавила со вздохом: — Рок жребия, таинство избрания... Никто не
властен над нами.
— Где же искать ее?— Мамонт спрятал медальон и поднял
шапку.— В горах? В пещерах?
— Где уронила обережный круг,— неопределенно сказала она.—
Иди, иди! Странник... Ты должен знать, где это случилось. Один ты!
Он понял, что больше ничего не добиться: недружелюбие матери
легко объяснилось — не без участия Мамонта дочь ее стала Карной. Однако и за
то, что хотя бы признали его, он испытывал благодарность. Никто больше не
отважился нарушить запрет Стратига!
Мамонт ушел из больницы с желанием немедленно бежать в горы,
но под холодным ветром, несущим снег, пришел в себя. Вчера можно было пускаться
в дорогу и в ночь— знал, куда идти, но сегодня дремлющие на горизонте горы
показались ему пустыми и зловещими. Хотя бы переночевать где, чтобы уйти
поутру, при солнце, когда душа радуется свету и горит надежда.
Где Валькирия уронила обережный круг? Видимо, существует
закон. Карна исполняет свой урок там, где обронила этот круг, где утратилась ее
сила— хранить избранного...